Весна пернатая

Синица в руке

В рулевую рубку питерского экскурсионного корабля «Галактика», который возит гостей по каналам и заливу, в прошлом году залетела синичка.  Заступили на службу с утра и обнаружили чуть живого птенца. Сейчас придет Наташа проводить экскурсию, и ребята предложат: «Ты ведь теперь живешь без кота. Возьми беднягу на постой».

Экипаж «Галактики» залетному птенцу дал космическое имя Шатл. Специалисты определили, что он из рода лазоревок. От большой синицы, кроме размера, этот вид отличается тем, что у его представителей  шапочка на голове синяя, а не черная. А вот пол, уверяет интернет, установить почти невозможно. Ну, и не надо. Сравнивать не с чем. Не каждый день в рубке прогулочного судна обнаруживают пернатого подкидыша. 

В течение первых двух недель кормить пищащего пришельца требовалось каждые два часа, и пришлось Наташе таскать его с собой на экскурсии в грузовом отсеке своего рюкзачка. Червей вся судовая команда добывала с вечера в поте лица. Когда Шатл оперился и встал на крыло, Наташа купила ему большую клетку. Оставляла  дома, где он по целым дням ждал ее с работы и радостно попискивал, когда она вечером приходила, выпускала из неволи и позволяла летать всюду. Наверное, можно было не запирать синицу в клетке, но решила не рисковать. Как птенец оказался в рулевой рубке, никто не выяснил, все окошки были закрыты. 

Вырос быстро, стал совсем ручным, любопытным, общительным. Приходит подруга, садится близко к клетке, наклоняет голову. Шатл начинает ее причесывать. А если протянуть палец сквозь прутья, он на него усядется и примется подстригать ноготь. При первом знакомстве захорохорился, из гладенького превратился во взъерошенного. Перья вздыбил, на голове хохолок вырос. Наташа говорит: «Хочет показать, что он бесстрашный и тебя не боится». Через минуту вновь стал гладким и мирным. 

Наташа решила покормить Шатла листком салата — умял, будто травоядный. Семечки тоже проглотил залпом. На десерт его угощали экзотическим лакомством. В банке с просроченными овсяными хлопьями Наташа разводит моль. Она похожа на обычную платяную, что в шкафу одежду пожирает, только цветом не белая, а черная. Ее не надо выращивать до состояния бабочки. Называется это съедобное насекомое аппетитно — моль фруктовая, хотя живет в отвратительной среде. Высыпаешь содержимое в мисочку, извлекаешь из овсяной каши червяка, и Шатл заводится, как ракета перед стартом. Хлопья образуют сгустки, их очищаешь — и там обнаруживаешь червячка. Шатл пищит от нетерпения и предвкушения, требовательно торопит.

Когда, наконец, наедается, Наташа выпускает его полетать. Одному ему скучно, он влетает в кухню, где Наташа моет посуду, садится на край раковины. «Купаться хочешь?» —  спрашивает хозяйка. Откладывает посуду, открывает воду из фильтрового крана, набирает воду в пригоршню. Шатл садится на руку и ныряет в ладони, как в корыто. Плещется усердно, молотит крыльями по воде, как пропеллерами, намокает, набухает, выныривает из ладоней. Пытается взлететь — не тут-то было, таким далеко не улетишь. С трудом пропорхав полметра, вскарабкивается на плечо подруги. Сушится — умора. Крыло распрямит, бок оттопырит, помашет, поскребет. Попробует его на взмах, и только убедившись, что оно стало сухим, невесомым и пригодным к полету, примется досушивать вторую половину себя. 

Журавли в небе

Перефразирую Есенина: стою один среди равнины позеленевшей, и журавлей приносит ветер издали. Летят несколькими косяками. Слежу за клинописью в три строки, задрав голову, и  не верится, что видел журавлей несколько недель назад здесь же, в тот день, когда к нам вернулся снегопад.  Зазеленевшую, было, равнину побелило за несколько минут. Выхожу из деревни, метет, как зимой.  Голову согнув, дошел до рощицы. Впереди послышался шум, шелест и возня какая-то. Распрямляюсь. Стоят журавли полукругом в два ряда, все в снегу, съеженные, жмутся друг к другу. Небось, подумали: «Угораздило же занести в родные пенаты в такую рань, неласков же ты, край родимый. В Африке-то, должно быть, жарища. Вот и думай, нужен ли нам берег турецкий». Назад возвращался через час, журавлей на поляне не застал. Значит, смогли  взлететь. Но не было уверенности, что долгоногие не направили продрогшие стопы и промокшие крылья прочь от равнодушной отчизны. 

Все же вернулись через пару недель. Смилостивились, простили.