Детский народный поэт

В СМИ появилось сообщение: до 31 декабря 2019 года на Лялиной площади в Москве появится памятник Самуилу Яковлевичу Маршаку. Против бронзового Маршака в центре Москвы едва ли кто будет возражать. До конца 2019 года, продолжают сообщать СМИ, в столице установят и монумент Исламу Каримову. За чей счет увековечат узбекского кормчего в центре Москвы, не уточняется. На памятник детскому народному поэту средства выделил Российский еврейский конгресс. Странно, что кроме еврейского конгресса никто не подсуетился до сих пор. И почему до 2019 года?  Ведь поэту 130 стукнуло 3 ноября 2017- го.
Далеко не сентиментальная Марина Цветаева из всех детских книг любимой назвала «Детки в клетке» С. Маршака. И поместила в своей статье стихотворение «Тигренок». Кажется, полностью оно больше нигде не печаталось. Датировано 1931 годом. В книжках, что нам читали родители, а мы — своим детям, от «Тигренка» остался только хвост. Марина Ивановна его успела разглядеть во весь рост. А статью свою так закончила: «Русская дошкольная книга лучшая в мире». «Тигренка» С. Маршак через четыре года переделал.
Убирайтесь! Я сердит!
Мне не нужен ваш бисквит.
Что хорошего в бисквите?
Вы мне мяса принесите.
Я тигренок, хищный зверь!
Понимаете теперь?
Я с ума сойду от злости!
Каждый день приходят гости.
Беспокоят, пристают,
В клетку зонтики суют.
И дальше — две строчки, настолько хороши, что 12 предыдущих оказались вовсе не нужны: «Эй, не стойте слишком близко! Я тигренок, а не киска!» Самоцензура, однако! Поэтов, добровольно отважившихся так обкорнать свое детище, мало. Обычно, наоборот, дописывают. И трясутся над каждой строчкой. И врут про каторжный труд, адские муки, вечное недовольство собой, самоедство, долгий тяжкий поиск и мимолетное озарение. А нужно-то всего оставить 1/6 от твоего «шедевра», а остальное выкинуть.
Все взрослое, что насочинял Самуил Яковлевич, совершенно несерьезно. Нескончаемые, пронумерованные трехзначными числами переводы сонетов Шекспира разве идут в сравнение с его собственным «Глупым мышонком», «Усатым полосатым», не говоря о «Тихой сказке»? Может, дело в Шекспире? Лев Толстой всерьез говорил Чехову, что его пьесы еще хуже, чем у Шекспира. У моей жены со студенческих лет хранятся пластинки со стихами Маршака в авторском исполнении. Почему-то три штуки. Одинаковые. Видимо, дарили три фаната (Самуила Яковлевича). Ни разу не дослушал до конца. Ни одну из трех. Настолько заунывно и тоскливо. А ведь есть у него нормальные стихи: «Тетя Трот и кошка», «Эй, кузнец молодец, захромал мой жеребец». Прелесть. Потому что это — детский народный фольклор. Хоть и английский. Маршак его обрабатывал, когда жил в Англии. Он там учился в Лондонском университете вместе с женой. Чуковский тоже жил и работал на туманном Альбионе. Правда, без жены. Любопытно сравнить их переводы.
С. Маршак: «Робин-Бобин кое-как подкрепился натощак: съел теленка утром рано, двух овечек и барана», — и так далее. В конце строфы маршаковский Робин съел прилавок с мясником, но людоедские наклонности персонажа не сразу бросаются в глаза. В стихе Чуковского каннибальский мотив отчетливей: помимо мясника «Робин Бобин Барабек скушал сорок человек». Заметим, в оригинальных детских стихах, своих, собственных, Самуил Яковлевич — вполне вегетарианец. А у Чуковского — и родные (то есть не переводные) крокодилы, бармалеи, акулы-каракулы  и тараканы выглядят вполне по-людски (читай по-людоедски). Ясно, что Чуковскому чаще, чем Маршаку, влетало. Зато Корней Иванович не писал (не публиковал) взрослых стихов. И правильно делал.
***
Юрий Карабчиевский, москвич «вечный и постоянный», великий русский самиздатовец, автор прогремевшего в Европе (потом уж на родине) романа «Воскресение Маяковского», в эссе « О С. Маршаке» выступил таким же громовержцем. Этого критика, поэта, прозаика, приборостроителя по профессии, покончившего с собой ровно четверть века назад, и поныне не затмят ярчайшие Быков с Баком. Так вот, Юрий Аркадьевич сравнивает два перевода самого известного сонета  Шекспира под № 66. Хвалит Пастернака, Маршака ругает. Известно, что ругать гораздо легче, слова на ум приходят мгновенно, меж тем как тягучую похвалу приходится утомительно вымучивать. Сонет № 66 бесхитростный, из разряда «жалистных», в нем, смертельно уставший от жизни автор желает без сожаления умереть, да жаль оставлять друга. Критик приводит перевод Б. Пастернака по памяти и путает текст, вместо «палач», пишет «богач», а может, специально прикалывается. Концовка приводит его в восторг: «Измучась всем, не стал бы жить и дня. Да другу трудно будет без меня».  «Проще бы разве что промолчать, — скупо хваля Пастернака, заключает Юрий Карабчиевский и принимается за Самуила Яковлевича. «Маршак же сказал следующее». И распял, разъял по строчкам, обозвав их пустопорожними, не очень грамотными. Процитируем Карабчеевского, ибо прелесть, какой слог: «Надо очень хотеть, чтобы откопать смысл строчки «и неуместной почести позор», потому что родительный падеж здесь звучит как винительный: неуместный позор почести… Безликость, бесчувственность, безударность, пустое формальное стихосложение — вот что такое мастерство Маршака… «Все мерзостно, что вижу я вокруг. Но жаль тебя покинуть, милый друг». Это уже оперетта. Просто явственно слышишь мелодию и видишь картавого старичка («мегзостно») во фрачке, делающего ручкой». Сильно сказано! Но под юбилей негоже. Поэтому оставим этого критика и его критику.  
***
Считается, что основоположники детской советской литературы С. Маршак и К. Чуковский дружили. Самуил Яковлевич защищал друга Корнея Ивановича от самой Н. Крупской, вдовы Ленина. Экс-первая леди первого в мире государства трудящихся, выпускница Бестужевских курсов, почетный член Академии наук СССР, яростный активист советской цензуры, терпеть не могла Чуковского. Надежда Константиновна зарубила его «Крокодила», едва не угробила книгу о Некрасове. Маршак заступался за коллегу, ходил на поклон к Л. Менжинской, проректору Академии коммунистического воспитания имени Крупской. Дошел и до самой Крупской.
В уникальных дневниках, которые Чуковский вел около 70 лет, за 1928 год есть чудесная запись: «Крупская возразила, что «Крокодил» есть пародия не на «Мцыри», а на «Некрасова», что я копаюсь в грязном белье Некрасова, доказываю, что у него было 9 жен. «Не стал бы Чуковский 15 лет возиться с Некрасовым, если бы он его ненавидел», — сказал Маршак. «Почему же? Ведь мы не любим царского режима, а царские архивы изучаем уже 10 лет», — резонно возразила она. «Параллель не совсем верная, — возразил Маршак, —  нельзя же из ненависти к Бетховену разыгрывать сонаты Бетховена». Переходя к «Крокодилу», Маршак стал доказывать, что тема этой поэмы —  освобождение зверей от ига. «Знаем мы это освобождение, — сказала Крупская. Нет, насчет Чуковского вы меня не убедили», —  прибавила она, но, несомненно, сам Маршак ей понравился».
***
Биографию Самуила Яковлевича опустим. Лучше вспомним, как он стал детским писателем. Для этого нужно назвать поэтессу, чей псевдоним-мистификация (Черубина де Габриак) говорит больше, чем ее настоящее имя — Елизавета Дмитриева. Из-за Черубины стрелялись на дуэли М. Волошин и Н. Гумилев. А. Ахматова небезосновательно подозревала, что Иннокентий Анненский внезапно умер потому, что редактор «Аполлона» С. Маковский напечатал стихи Черубины, хотя давно обещал Анненскому. Тогда ее осудили многие, за исключением разве что Волошина и Цветаевой. Потом ее судили власти. По делу о вредном антропософском течении сослали в Ташкент, там она и умерла, не дожив до конца ссылки. Сначала Черубину-Дмитриеву выслали из Петрограда, как она объясняла в письмах к знакомым, «потому что мы дворяне». Она устроилась работать в провинциальном театре, стала руководить литобъединением. Там, в Екатеринодаре, она познакомилась с Маршаком. Самуил Яковлевич вспоминал: «Пьесы для театра писали по преимуществу двое — я и поэтесса Е. Васильева-Дмитриева. Это и было началом моей поэзии для детей». Так что за Маршака отдельное спасибо Черубине.