Травля за Нобеля

В 2018-м отмечается годовщина травли Бориса Пастернака. Тоже литературная дата, круглая притом, и отмечается не где-нибудь, а у нас. Десять лет назад в княжестве Монако появилась почтовая марка, выпущенная  к 50-летию присвоения Б. Пастернаку Нобелевской премии «за выдающиеся заслуги в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы». И ни слова о том, что было дальше. Запад эту тему обсасывать устал — сколько можно.  А мы все обличаем: 60 лет назад — Бориса Леонидовича, сегодня — его гонителей.
В 1958 году с легкой руки киевского союза писателей родился литературный афоризм: «Пастернака не читал, но осуждаю». Дословно так звучит: «Я його не читав, але не маю пидстав (причин) не верити редколлегии журналу «Новый мир», що роман поганий. И з художнього боку, и з идейного». Александр Галич в знаменитом стихотворении «Памяти Пастернака» братьев хохлов упомянул: «Даже киевские письменники на поминки его поспели». Московские письменники за два года до кончины Пастернака исключали его из союза писателей и тоже мало вникали, в чем там сыр-бор. Галич так и говорит: «И кто-то спьяну вопрошал: «За что, кого там?» И кто-то жрал, и кто-то ржал над анекдотом». А что сегодня думают о «Докторе Живаго»? Преподаватель МГУ признается: трудно найти студента, который прочитал роман с удовольствием. А после паузы выдает начистоту: «Да чего там — трудно найти студента, который вообще дочитал роман до конца».
Восстановим хронологию юбилейного события. В 1958 году шестидесятивосьмилетнему Б. Пастернаку присуждена Нобелевская премия по литературе. В этот же день «наш родной ЦК» собрал президиум,  и серый кардинал М. Суслов объявил, что решение нобелевского комитета разжигает войну. Холодную. Затем последовало исключение Пастернака из московского и центрального союза писателей с угрозой высылки из страны, если он не откажется от премии. Борис Леонидович отказался. Травля не закончилась.
***
Вообще-то она не с этого и началась. Но еще немного о самой премии. Случай отказа от нее не единственный в нобелевской истории. Наш Лев Толстой в 1901 году через своего финского знакомого просил передать нобелевскому комитету, чтоб ему нобеля не присваивали. Старик к тому времени страшно невзлюбил деньги. И несмотря на то, что жена Софья Андреевна регулярно вправляла ему мозги, отказывался от причитающихся гонораров за опубликованные произведения. Старик ворчал на Пушкина, и как личную обиду воспринимал его строки: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Ясновидцем оказался старец. Забегая вперед, скажем, что авторские гонорары, которые Пастернак не получил за «Доктора Живаго», изданного за рубежом, он завещал своей поздней музе Ольге Ивинской. Иностранцы привезли долг и передали музе. Ее арестовали, пришили контрабанду, дали срок. Случилось это через два месяца после смерти поэта. Надо сказать, то был второй арест. Первый случился еще в 1949-м — за антисоветскую пропаганду.
В 1964 году француз Сартр отказался от нобелевской литературной премии, прелюбопытно это дело объяснив. Господин Жан-Поль Шарль Эмар Сартр решил, что Нобелевский комитет ему подыгрывает. То есть, не сделай он антисоветских высказываний, премии ему не присудили б. Скорее всего он прав, но даже если не так, все равно поступок сильный.
Роман «Доктор Живаго» Пастернак написал в 1955 году, безуспешно пытался опубликовать его на родине. В 1954-м журнал «Знамя» напечатал цикл стихотворений Пастернака с указанием, что стихи — часть романа в прозе. Но ни в «Знамени», ни в «Новом мире» «Доктор Живаго» не появился — да и кто рискнул бы напечатать так ярко выраженную антисоветчину. Никита Сергеевич после отстранения якобы прочел книгу и сокрушался, что Суслов его обманул — не было, мол, ничего там крамольного. Едва ли Никита Сергеевич разбирался в литературе лучше, чем в кукурузе.
Борис Леонидович отдал рукопись за границу итальянскому издателю Фельтринелли. Евгению Евтушенко Пастернак рассказывал, что власти и органы вынуждали отказаться от издания романа за рубежом. Роман все же вышел. Премию присудили в 1958 году. К. Чуковский, сосед Пастернака по даче, узнал о присвоении от своей секретарши 23 октября. Наутро Корней Иванович отправился поздравлять переделкинского соседа. Было 11 часов дня. Пастернак выглядел счастливым, возбужденным, он звонил в Нобелевский комитет, благодарил. Корнею Ивановичу рассказал, что ночью приходил с поздравлениями Всеволод Иванов, а сегодня — день рождения жены. По бокалам разлили вино. Чуковский, чокаясь, пошутил, указывая на парусиновый костюм Бориса Леонидовича, мол, придется фрак шить, в этом наряде к шведскому королю не подпустят. Присутствовали фотографы: наш и двое иностранных.
***
После смерти Бориса Леонидовича Чуковский, прослушав песню А. Галича «Памяти Пастернака», подарил ему фотографию и рассказал, что произойдет через десять минут после того, что запечатлено на фото.
А через десять минут как раз и начнется то, что сегодня называют травлей Пастернака.
 Пришел Константин Федин, друг, тоже сосед по даче, первый секретарь и председатель правления союза писателей СССР. Друг Костя сообщил другу Леониду, что у него сидит Д. Поликарпов, заведующий отделом культуры ЦК КПСС, и просит Пастернака немедленно явиться. Суслов Поликарпову поручил передать Пастернаку решение президиума. Друг Костя бегал от дачи к даче несколько раз. Борис Леонидович лишился многих друзей (не только Федина), премии, чуть было не лишился родины, а менее чем через два года не стало и его самого. Дальнейшие события прискорбно отразились на близких. Пострадала и О. Ивинская, муза, последняя любовь поэта. Младший сын Леонид не дожил до сорока лет.
В «Школу злословия», телепередачу, которую больше всего жаль из тех, что чинуши прихлопнули четыре года назад, ведущие пригласили внучку поэта Елену Леонидовну Пастернак. Она рассказала эпизод, связанный с травлей деда, свидетелем и участником которого она стала, будучи ребенком.   Известно, что в том роковом 1958-м многих советских писателей принуждали к осуждению Пастернака. В числе осуждаемых оказались и те, кому роман «Доктор Живаго» не нравился с художественной точки зрения. Но разве дело в литературных изъянах? Короче, большой поэт Борис Слуцкий оказался среди активно осуждавших. Потом терзался всю жизнь. И вот еще почему. Его молодая жена заболела серьезно и неизлечимо. Слуцкие решили, что эту кару небеса послали им за Пастернака. Елена Леонидовна (внучка) помнит, как ее двухлетним ребенком принесла на руках в соседний дачный дом тетенька (это была первая жена Евгения Евтушенко Галина), передала ее на руки женщине ослепительной красоты, и та, рыдая, прижала ребенка к груди и заклинала: «Прости!» То была жена Бориса Слуцкого Татьяна.
Советскому человеку до сих пор трудно понять, в чем, собственно, травля. Особенно если он видел дачу Пастернака.  Экскурсант спросит гида по Переделкину: «Это дача затравленного поэта?! Через этот мосток он бегал к любовнице, под шепоток соседей: «О, пошел, пошел к этой… за скрещеньем рук, скрещеньем ног»? И кто поначитанней, подытожит: Ахматова была куда затравленней, у нее в Комарове — действительно будка. И вообще, если Пастернак затравлен, что ж тогда про Цветаеву говорить, про Мандельштама, Гумилева и далее по списку, длинному и скорбному?! И наш человек вздыхает еще глубже: «Чтоб меня так травили». А как поживают наследники травимых и травителей? Внучка Б. Пастернака дружит с внучкой С. Смирнова, руководителя тогдашнего московского союза писателей. Правда, она не дружит с внуком К. Федина, но здороваются. А что ж им теперь, стреляться? •

На снимке: 24 октября 1958 г. Е. Чуковская (Люша), К. Чуковский, Б. Пастернак