Даешь весновспашку (ностальгическое)

Это было в эпоху развитого социализма, который, как выяснилось, победил у нас не бесповоротно и, как утверждалось, не окончательно. С наступлением весны в заголовках центральных газет мелькало мозолисто-натруженное слово «весновспашка».
В ту пору местная газета — стыдно вспомнить — выходила всего одна. Она воспевала весновспашку даже в колонках, отведенных под лирику. Помнится, на лит- объединении при той же газете, которой недавно сто лет стукнуло, автора вдохновенных строк о посевной страде знатоки поправляли и яростно спорили: «Землевспашка —это неправильно, нет такого слова». Сейчас и спорить не надо — в интернете погуглил и узнал, что означает это смешное слово и дело. И другие забавные  — «зябь», «озимые», «яровые». В споре я тогда не участвовал, хотя был единственным из состава литобъединения, у кого имелся диплом комбайнера. Настоящий, красный, не в переходе метро приобретенный. Если честно, красные дипломы были у всей нашей группы, а с отличием (серо-зеленого цвета) достался только старосте. Он же стал единственным, кто по окончании ускоренных курсов механизаторов получил заветные автомобильные права.
Как большинство советских промышленных предприятий страны, ржевские заводы и фабрики направляли на учебу своих работников постигать азы тракторного и комбайнерского искусства. За рабочими на время учебы сохранялся ежемесячный заработок. После окончания полугодичных курсов и практики в подшефном хозяйстве дипломированные специалисты помогали подшефным совхозам и колхозам на посевной и в уборочной страде. Заводчанину, приобретшему вторую профессию механизатора, предприятие опять же платило по среднему; кроме того, он мог заработать на той же весновспашке или на уборочной. Но это все в идеале. Заработать-то он мог, да кто ж ему даст? Готовить механизаторов для села  — дело хорошее, кто спорит. Просторы у нас необъятные, их нужно чем-то засевать. И засевали. Черт с ним, урожаем — бескрайние просторы хотя бы перепахивались, не зарастали борщевиком и травой, не горели леса и деревни. Крестьян в стране становилось все меньше. Заводы шли на жертвы, а куда денешься — руководителей раньше умели заставить мыслить в государственном масштабе. Серьезные непьющие мужики уезжали работать механизаторами на весь сезон, но они — скорее романтики. Рубль там не был особо длинным, условия тяжелые, пьянство повальное, тоска смертная. Технику, тракторы и комбайны, заводчанам давали самую убитую. Но все это не пугало других ребят, которые входили во вкус и на курсы механизаторов просились чуть ли не ежегодно. Предприятия их отпускали, потому что на учебу вербовать дурачков, вернувшихся на завод из армии, становилось все труднее. А разнарядку, спущенную сверху, попробуй не выполни. Со мной учился заводской инженер, который у нас в школе преподавал черчение в свободное от работы время. Мировой мужик, он мне на механизаторских выпускных экзаменах подсказал устройство мотовила. Поговаривали, что инженер в комбайнеры подался, когда его бросила жена, тоже наша бывшая учительница.
Исправно посещал курсы студент-заочник столичного вуза, рабочий приснопамятного краностроительного завода. На уроках агрономии, ПДД, политики он писал свои институтские контрольные, и преподаватели смотрели на это сквозь пальцы. Никто не внакладе. Завод ставил галочку против графы «направлен на курсы», у студента появлялось время на подготовку к сессии, а преподавателю училища (народное название «махно») без разницы, кто его не слушает — часы свои он честно отрабатывал.
Еще учились двое друзей, которым до пенсии оставалась пара посевных. Один из них жил в здании банка. Жаловался на неудачное географическое расположение жилья. Как-то утром он не появился на первом уроке. Его сосед по парте заволновался: ведь вчера после учебы они расстались, и друг пошел домой на своих ногах. Позже выяснилось: комбайнер-курсант после четвертой пары (уроков-стопок он в себя влил всего одну пару) возвращался не со стороны набережной, как обычно, а опрометчиво решил пройти двором. На плацу шел ежедневный инструктаж милицейского личного состава. Вытрезвитель располагался тут же. И радостные отрезвляющие возгласы блюстителей комбайнер-курсант услышал, когда было уже поздно: «О, гляньте! Этот сам идет. Доброволец».
Уже забылось, как звали всех преподавателей, но двоих запомнил:  ПДД вел пожилой учитель по фамилии Петровский. Тот ли это Николай Владимирович, имя которого ныне носит бывшее 38-е училище, не знаю. Он рассказывал, как ему довелось работать в Италии на автомобильном конвейере. Молодая итальянка научила его быстро приколачивать шляпочные гвозди к сиденью, пока лента стоит. Никто не успевал, кроме нее. Она поделилась секретом: гвозди нужно держать во рту — так они не выпадают из рук.
То, что преподаватели добросовестно делали свою работу, признавал даже бывший зек Валька. Его любимым учителем был судья В. Соловьев, он у нас вел предмет «политика». Виктор Иванович, видимо, преподавал и в самом «махно», потому что, входя в класс, он по привычке выпаливал: «Здравствуйте, мальчишечки!» Потом спохватывался — некоторые мальчишечки ему годились если не в отцы, то в очень старшие братья. Предмет Виктора Ивановича все любили, о чем он только не рассказывал. Уже работая в газете, я у него расспросил о фотографии Сталина и Берии, якобы сделанную кем-то во время визита вождя в Ржев и которую якобы Виктор Иванович видел своими глазами. Выяснилось: то был рисунок неизвестного художника.
 
Продолжение следует