120 лет Набокову

Набоков навсегда, безвозвратно покинул Россию ровно век назад, было ему 20 лет. В 1916 году его бездетный дядя завещал любимому племяннику миллионное состояние и усадьбу Рождествено в Гатчине. Этим домом юноша владел всего лишь год. Другого не завел ни в Германии, ни во Франции, ни в США, ни в Швейцарии, где похоронен. Первые 20 лет семья жила в Европе, снимала квартиры, потом комнаты — бриллианты, вывезенные из России, заканчивались, а литература кормила не сытно. В Америке Набоков с женой жил в домах, которые  снимал у коллег по университету, где оба преподавали. Женился он в 1925 году, единственный сын родился в 1934-м. О покупке собственного жилья семье приходилось лишь мечтать — литература  и преподавательская деятельность доходов не приносили. Но вот рождается «Лолита», роман, принесший Набокову, кроме скандальной славы, еще и ошеломительный коммерческий успех. Деньги появились, но дом Набоков так и не купил.
Кстати, «Лолита» навсегда лишила Набокова возможности получить Нобелевскую премию. Шведская нобелевская пуританская профессура в то время еще блюла чистоту нравов. Подобно любимому Гоголю, Набоков свой роман трижды пытался сжечь. Правда, по другой причине. «Лолиту» не осмелились печатать ни в Англии, ни в Америке. От уничтожения роман спасла великая женщина, любимая и любящая жена Вера Евсеевна Набокова, в девичестве Слоним.

***
Родился Набоков в Петербурге. В Москве не бывал. Об этом он сообщил Белле Ахмадулиной. Белла Ахатовна была единственным литератором из СССР, кому Набоков позволил с собой встретиться. Отец Владимира Владимировича — представитель стародворянского рода Набоковых, юрист, публицист, один из руководителей кадетской партии, возглавляемой Петром Милюковым. Владимир Набоков-старший был убит монархистами в 1922 году в Берлине во время покушения на Милюкова. Мать Набокова — дочь купца золотопромышленника Рукавишникова. Внук миллионера свой первый поэтический сборник издал, будучи студентом Тенишевского училища. Мандельштаму, учившемуся здесь же несколькими годами раньше, такой сборник выпустить было не на что. 
Прелюбопытны взаимоотношения двух русских классиков, эмигрантов первой волны Ивана Бунина и Владимира Набокова. Бунин старше своего звездного конкурента почти на 30 лет. Они впервые встретились в Берлине, а до того 12 лет переписывались. 1926 год, Набоков — Бунину: «Глубокоуважаемый и дорогой Иван Алексеевич, мне и радостно и страшно посылать вам мою первую книгу. Не судите меня слишком строго, прошу вас. Всей душой ваш». На подаренной книге («Машенька») Бунин начертал: «Ах, как плохо!»
Выходит «Защита Лужина», Набоков все увереннее занимает русско-эмигрантский литературный Олимп. Через три года Набоков дарит Бунину еще одну книгу, подписывает лаконичнее, но пока еще почтительно: «Ивану Бунину. Великому мастеру от прилежного ученика». Но все изменится, отношения неизбежно испортятся. Пройдет время, и прилежный ученик обзовет великого учителя старой тощей черепахой. Бунин в долгу не останется. Соперника он охарактеризует так: «Чудовище, но какой писатель». А перед смертью Иван Алексеевич признается: «Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня». Не один десяток лет этой теме посвятил русскоязычный писатель, эмигрант последних волн Максим Д. Шраер, автор замечательного труда «Бунин и Набоков».

***
Владимир Владимирович всю жизнь коллекционировал бабочек, открыл более 20 видов, один назван в его честь. Коллекция, переданная лозаннскому университету, насчитывает 4324 экземпляра. А в начале 80-х в шахматном журнале мне попалась задачка Владимира Набокова. Над двухходовкой, на первый взгляд простенькой, легонькой,  как порхающая шоколадница, я целый день провозился. Не выдержал, посмотрел в ответ. Там было сказано: «Остроумное решение». На самом деле оно было тоскливым и неочевидным. Вместо того, чтобы сделать ход проходной пешкой и ломать голову, в какую фигуру ее превратить, оказывается, следовало пойти скучным слоном  куда-то вбок. Около тридцати шахматных композиций Набоков опубликовал в европейском журнале «Проблемист».
Его задачи дважды занимали призовые места в конкурсах, а в советском «Шахматном обозрении», где появились этюды Набокова,  Фазиль Искандер, помнится, выразил желание, что пора бы и русской литературе вернуть русского классика. Позже я узнал, что одно из моих любимых произведений Набокова «Другие берега» впервые было напечатано именно в советском шахматном журнале. Но я «Берега» читал в книге, Набоков у нас уже широко издавался.  До сих пор помню наизусть оттуда: «Сад в бело-розово-фиолетовом цвету, солнце натягивает на руку ажурный чулок аллеи — все цело, все прелестно, молоко выпито, половина четвертого…» 
Несколько лет назад у Дмитрия Быкова вычитал в его книге очерков, заметок, эссе, как он со своей возлюбленной сочинял вещь в подражание Набокову. Написали, остались довольны, мол, получилось не хуже. Но вот открывают наугад «Другие берега» и натыкаются как раз на ту строчку про ажурный чулок аллеи. Быков восторгается: «Ну же ты скотина!» —воскликнул я. Да, вычурно, но какова точность жеста и как сразу все видно! Так что и эпигонам тут делать нечего — подражать Набокову еще бесполезней, чем имитировать Платонова или косить под Бродского». Смешно читать у того же Быкова про огромное количество пошлостей, вылитых на Набокова по случаю его столетия. Так и хочется воскликнуть: «Ну же ты скотина!»
 Железная женщина Нина Берберова, звезда первой величины русского литературного зарубежья, была знакома и с Буниным, и с Набоковым. Нина Николаевна все же посетила СССР, встречу с ее поклонниками транслировало перестроечное телевидение. Берберова была убеждена, что явление Набокова стало оправданием всей эмиграции. Не зря Набоков нахваливал ее роман «Первые и последние».

***
Закончим Беллой Ахмадулиной. О своей встрече в 1965 году с Набоковым она отважилась написать лишь в 1996-м. Напрасно опасалась. Даже там, где Белла Ахатовна произнесла несколько слов в простоте, едва ли цензура усмотрела что-то крамольное — настолько ее узор замысловат. Ахмадулина вспоминает: «Он доверчиво спросил: «А в библиотеке — можно взять мои книги?» Горек и безвыходен был наш ответ. Вера Евсеевна (жена) застенчиво продолжила: «Американцы говорили, что забрасывали Володины книги на родину — через Аляску». Набоков снова улыбнулся: «Вот и читают их там белые медведи». Он спросил: «Вы вправду находите мой русский язык хорошим?» Я: «Лучше не бывает»… Внезапно — для обомлевших нас, выдыхом пожизненной тайны легких, Набоков беззащитно, почти искательно (или мы так услышали) проговорил: «Может быть… мне не следовало уезжать из России? Или — следовало вернуться?» Я ужаснулась: «Что Вы говорите?! Никто никогда бы не прочитал Ваших книг, потому что Вы бы их не написали».•