Вековой юбилей Бориса Слуцкого

Каждый слышал хотя бы одну строчку этого поэта, чье столетие пришлось на нынешний май. Некоторые строки стали афоризмами:«Давайте после драки помашем кулаками»; «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне», «Широко известен в узких кругах». 
Последнее высказывание — о себе. При жизни его мало печатали, а ценили многие. Несколько сотен неизвестных стихов Слуцкого обнаружил в архивах его душеприказчик, литературовед Юрий Болдырев. Он тоже из тех, кто широко известен в узких кругах, они и похоронены рядом, вместе с женами, в одной «коммунальной могиле».
Илья Эренбург превозносил Бориса Абрамовича: «Если бы меня спросили, чью музу вспоминаешь, читая стихи Слуцкого, я бы, не колеблясь, ответил — музу Некрасова». Михаил Светлов, впервые услышавший Слуцкого на секции поэтов в 1954 году, развел руками: «По-моему, всем ясно, что пришел поэт лучше нас». Евтушенко признавался: «Теперь можно сказать то, что почему-то не принято говорить при жизни. Да, я убежден: Слуцкий был одним из великих поэтов нашего времени». После того, как Бориса Абрамовича не стало, его запели. А прежде говорили, что он не музыкален, не ритмичен, неуклюж, угловат. Исполняли не эстрадники, конечно, а «барды-кочевники». Именно барды выпускают хорошие стихи на волю, как птиц. Распахивают клетку поэтического сборника — и освобождают невольниц из плена. Занимаются пропагандой настоящей поэзии те представители авторской песни, кто сами стихи не пишут, а только музыку (С. Никитин, В. Берковский, братья Мищуки).
По-моему, лучшее, что спето из Слуцкого – «Блудный сын». Из той же библейской тематики братья Мищуки потрясающе исполняют «Монолог Иуды». Всегда думал, что «Иуду» тоже Слуцкий написал, оказывается —грузин Михаил Квливидзе, а перевел Евгений Евтушенко. У Евгения Александровича я впервые и прочел о Слуцком году в 80-м. Оба поэта были еще живы. Никогда не думал, что литературная критика может быть интересной. Евтушенко в статье о поэте-фронтовике проводил анализ стихотворения «Госпиталь». Сам сюжет и то, как он воплощен, потряс. Поразила строка: «На глиняном истоптанном полу лежал диавол, раненный в живот». В наш госпиталь — сельский клуб, бывший сельский храм — привезли раненых, наших и немцев. Умирающий молоденький комбат заметил смертельно раненого фрица, того самого «диавола».
Он требует как офицер,
                         как русский,
как человек, чтоб в этот
                         крайний час
зеленый, рыжий, ржавый
                   унтер прусский
не помирал меж нас!
Он гладит, гладит, гладит
                                    ордена,
оглаживает, гладит
                           гимнастерку
и плачет, плачет, плачет
                                         горько,
что эта просьба
                            не соблюдена.
И в конце:

И снова ниспадает тишина.
И новобранца наставляют
                                         воины:
—Так вот оно, какая
                           здесь война!
Тебе, видать, не нравится
                                         она —
попробуй перевоевать
                                  по-своему!

Тысячу раз прав Евтушенко, возмутившийся, что какой-то дундук-редактор заменил «диавола», на «пленного». В своей знаменитой антологии «Строфы века» Евтушенко диавола вернул на истоптанный  глиняный пол бывшего сельского храма. А еще Евгений Александрович утверждал: «Слуцкий был одним из немногих, вслед за Мандельштамом и Коржавиным, кто при Сталине писал против Сталина».

***

С эстрады, даже советской, Слуцкий не звучал. На современной ему и вовсе нечего делать. Ее (эстраду) оккупировал российский миллиардер, олигарх, нефтяной и угольный магнат. В свободное время бизнесмен пишет стихи, а нужные люди — музычку. Полста эстрадных столпов-остолопов, от Фильки до Кольки, от Шуфутинского до вдовы Круга исполняют шедевры миллиардера. И не без успеха. «Золотых граммофонов» олигарх завоевал три штуки, а на итоговом песенном фестивале с десяток его хитов стали лауреатами. Сам миллиардер признан лучшим поэтом года. Его зовут Михаил Сафарбекович Гуцериев, он, помимо прочего, доктор экономических наук и владелец восьми радиостанций. Несколько строчек из его нетленного наследия: «Я буду греть тебя любовью и до утра глагол спрягать»; «Я лишенец, горя ученик. На спине копаются мурашки»; «Жизнь на воле — как рулетка. Где приманка, там и клетка». Куда там Слуцкому!
Но все-таки вернемся к Борису Абрамовичу. О своем интересе к поэзии он так пишет: «В семье у нас книг почти не было... Первая книга стихов, самолично мною купленная на деньги, сэкономленные на школьных завтраках, — томик Маяковского... Книжку Есенина мне дали домой ровно на сутки, и я сутки подряд, не разгибая спины, переписывал Есенина». После школы Слуцкий поступает на юридический институт МГУ и одновременно учится в Литинстинуте. Дружит с Павлом Коганом, Давидом Самойловым, Сергеем Наровчатовым. С войны вернулись не все.
Сейчас все это странно,
Звучит все это глупо.
В пяти соседних странах
Зарыты наши трупы.
И мрамор лейтенантов —
Фанерный монумент —
Венчанье тех талантов,
Развязка тех легенд.
Стоит вспомнить ученика Б. Слуцкого,  С. Куняева. Станислав Юрьевич много лет работает главным редактором в журнале «Наш современник». Единственный толстый литературный журнал, который до недавнего времени (сейчас не знаю) имелся в нашей центральной библиотеке. Трое (насколько я знаю) ржевитян в нем печатались. Недавно у кого-то из последних эмигрантов вычитал: «Куняев — оруженосец Слуцкого». Неожиданно. Ученик, как водится, от учителя отдалился, а потом и отвалился. К тому ж Станислав Юрьевич стал якшаться с оголтелыми антисемитами.
Так вот, не только эстрада легла под олигарха Гуцериева. Куняев, в поэзии собаку съевший, вынужден был (деньги-то журналу нужны) подвывать магнату. Напечатал в своем журнале бездарные стихи миллиардера и сопроводил вступительной статьей: «Гуцериев — самородок и самоучка, не прошедший в жизни никакой литературной школы, не посещавший никаких литературных объединений, не дышавший прокуренным воздухом творческих профессиональных дискуссий, может быть, бессознательно, но ощущает истину. Божья искра, живущая в его душе, освещает ему путь в поэзии». Как там пушкинский Савельич советовал: «Не упрямься! Что тебе стоит? Плюнь да поцелуй у злод… (тьфу) поцелуй у него ручку». Интересно, пожалел бы Борис Слуцкий о том, что написал предисловие к первой книге Куняева, пропихнул его в союз писателей, устроил начинающего поэта заведующим отделом поэзии в журнал «Знамя»?

***

После смерти жены Татьяны Дашковской Слуцкий впал в депрессию, бросил писать, уехал к брату в Тулу, лечился в психиатрической лечебнице. Поэт считал, что постигшее горе — это возмездие за его участие в травле Пастернака. В октябре 1958 года он выступил с осуждением романа «Доктор Живаго». Потом всю жизнь каялся, что не посмел нарушить партийную дисциплину. Большой поэт и прозаик Владимир Солоухин  тоже выступил с осуждением, но не терзался ничуть. Говорят, не выступить было нельзя, а вот Евтушенко как-то отвертелся. Константин Ваншенкин («Я люблю тебя, жизнь») просто-напросто удрал с заседания. Кстати, Ваншенкин пишет, что выступление Слуцкого не было направленно прямо против Пастернака. Анне Ахматовой и Корнею Чуковскому роман Пастернака тоже не нравился, их, правда, никто и не просил выступить с осуждением. Но это другая история.
Жену Борис Абрамович пережил на девять лет, похоронен в 1986 году в Москве на Пятницком кладбище.•