170 лет физиологу Павлову, первому русскому нобелевскому лауреату

В 1935 году в Ленинграде открыли памятник собаке Павлова. Он установлен раньше, чем самому Ивану Петровичу. Еще при жизни. При жизни физиолога, разумеется. Собаки, над которыми во имя науки проводились опыты, гибли. Академик не был живодером, он глубоко страдал от того, что животные мучились и умирали. «Когда я приступаю к опыту, связанному в конце с гибелью животного, — исповедовался в своей статье И. Павлов, — я испытываю тяжелое чувство сожаления, что прерываю ликующую жизнь, что являюсь палачом живого существа». «Но, — подытоживал Иван Петрович, — переношу все это в интересах истины, для пользы людей».
 Легенда гласит: когда он сам умирал, попросил к себе самых близких коллег, стал диктовать им, что происходит с умирающим организмом. Они рыдали, но фиксировали: отнимается правая рука, левая. Учеников, желающих проститься, к нему не впускали, объясняли: «Академик Павлов занят — он умирает». Иван Петрович слыл безбожником, но жена Серафима Васильевна Карчевская в феврале 1936 года отпела мужа в деревенской церкви под Ленинградом. Через 11 лет ее, пережившую блокаду, похоронят рядом с мужем на Литераторских мостках Волковского кладбища.
Серафима (Сарра) познакомилась с Иваном в 1880 году на одном из литературно-музыкальных вечеров, где выступал Достоевский. Экзальтированные курсистки, слушательницы высших женских курсов, помчались к Федору Михайловичу домой за автографом. Достоевский подарил Серафиме фото с дарственной надписью: «Г-же Карчевской на память от Ф. М. Достоевского». С. Карчевская оставила любопытные воспоминания о том вечере: «Мне и в ум не приходит обратить внимание на угощение, когда в одной комнате со мной находятся Достоевский, Тургенев, Плещеев, Мельников, Бичурина... Достоевский молча прохаживался вдоль комнаты, прихлебывая крепкий чай с лимоном. Тургенев старается казаться спокойным, но как-то неудачно подшучивает над хорошенькими депутатками, окружающими его. Мельников усердно закусывает, а Бичурина, придвинув к себе графинчик с коньяком, выпивает рюмку за рюмкой.
Тогда Мельников встает, подходит к ней, хлопает ее по плечу и говорит:
— Сократись, Аннушка! Помни, что ты на детском празднике.
— Да я только, чтобы согреться, — говорит она, встает из-за стола и идет в зал полюбоваться на этих «детей»…
Я не помню, кто подал мне пальто. Закрывшись им, я плакала от восторга! Как я дошла домой, кто меня провожал, решительно не помню. Уже позже узнала я, что провожал меня Иван Петрович (Павлов). Это сильно сблизило нас». Родители Павлова согласия на брак не давали, молодые обвенчались без спросу.
Ученый всю жизнь прожил в спартанских условиях. И жену приучил. Сам спал в лаборатории. Вместе с собаками. Серафиму с ребенком сплавил к родственникам. Денег не давал. Да и нечего было давать. Если и заводился лишний грош, муж тратил его на свои опыты собачьи. По дому делать решительно ничего не умел, где находятся магазины, не знал. Да жена и не требовала. Лишь бы не пил, не курил, в карты не играл, по бабам не шастал, а уж хозяйство как-нибудь сама потяну. И тянула. И жили душа в душу.

***
Родился И. Павлов в Рязани в 1849 году. Отец и прочая родня — священники сплошь, поэтому учиться пришлось в духовной семинарии. У отца с матерью родилось десять детей, Иван — первенец, троих умерших в младенчестве сыновей упорно называли Николаями. Священником Иван не стал. Родитель не уследил за чадом, попалась отроку в руки бесовская книга Дарвина и очаровала отпрыска чрезвычайно. Дочитал Иван Чарльза (да еще тезку и соотечественника Ивана Сеченова) и пошел в Петербург. Пешком пошел. Из Рязани. С транспортом в ту пору было туго, добирался на гужевых попутках. Пришел. Стал готовиться в университет. На медицинский факультет детей священников не брали. Поступил на юриста, перевелся на физмат. И лишь после этого поступил в медико-хирургическую академию, где преподавал его кумир Иван Михайлович Сеченов. Но педагог вскоре академию покинул. Доучивался Павлов в Германии. Об его открытиях, условных, безусловных рефлексах, торможении, теперь знает каждый школьник, а в 1904 году за физиологию пищеварения Нобеля давали.
Кажется, у англичан родилась пословица (американцы уверены, что — у них): «Не дразните (не будите)  спящую собаку. Азиатский вариант: «Не дергайте тигра за усы». Иван Петрович будил, дразнил и дергал одновременно. После 1917 года он стал креститься, когда проходил мимо церквей. А до революции этого не делал. Он еще Ленина (которого на 20 лет старше) поучал: «Я не социалист и не верю в ваши опасные социальные эксперименты». Владимир Ильич картаво посмеивался, мол, вы, батенька, обохгзели. Но не трогал нобелевского старца. Наоборот, помогал. В 1920 году шведы предложили Ленину обменять академика на лекарства для петроградских больниц. Скандинавы пронюхали, что Павлов написал в Совнарком жалобу: семью кормить нечем, вынужден ковыряться на огороде вместо того, чтоб заниматься наукой. Ильич распорядился: «Создать выдающемуся ученому все условия для работы».
Семью снабдили пайками. Академик пробил такие же пайки всем ученым Петрограда, а до того им отказывали как нетрудовым элементам. Сталину Павлов выговаривал такое, за что любой другой получил бы двадцать лет расстрела. Говорят, Павлов — прототип профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Булгакова. Может быть, но Иван Петрович круче Филиппа Филипповича.
У писателя Бориса Полевого в нюрнбергских дневниках забавно описан диалог с американским коллегой. Штатовский журналюга и писака горячо доказывал Борису Николаевичу, что истинная свобода слова существует только на его родине, в Америке, а русским она и не снилась. Полевой (настоящая фамилия Кампов) вяло отбрыкивался. «Я, — хвалился американец, — могу запросто выйти к Белому дому и крикнуть: «Трумэн дурак». И мне за это ничего не будет» (Трумэн — тогдашний президент США). Полевой замечательно ответил: «Я тоже запросто могу выйти на Красную площадь и крикнуть: «Трумэн дурак». И мне за это ничего не будет».
 Борис Полевой шутил. А Иван Петрович Павлов на полном серьезе костерил вождя всех народов  в лицо и за глаза. Вот что он писал Сталину: «Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства. Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нее. Не один же я так чувствую и думаю?! Пощадите же родину и нас. Академик Иван Павлов. Ленинград 21 декабря 1934 г.».
 Председатель Совнаркома Молотов (настоящая фамилия Скрябин) на этом письме наложил резолюцию: «т. Сталину. Сегодня СНК получил чепуховое письмо академика Павлова». И ведь академику ничего не было! Загадка, не разгаданная до сих пор. Тот же Владимир Михайлович Бехтерев, осматривавший Сталина, неосторожно проговорился, что обслуживал одного сухорукого параноика — и тут же был отравлен. Вечером стало плохо, умер после укола домашнего врача, тело срочно кремировали. А Ивану Петровичу все сходило с рук. Не за смелость же его ценили. Есть версия, что Сталин ждал от Павлова научного открытия, которое позволило бы управлять психикой масс. Будто бы отец всех народов желал вывести людскую породу, которой можно рулить, как собакой Павлова.

***
 В Ржеве одну из центральных улиц Советской стороны назвали именем Бехтерева. Павлову улицы не хватило. Ни тот, ни другой ученый в нашем городе не бывали. Было время, когда у нас в стране их имена вообще не  упоминались. А в США — наоборот. Американцы, убежденные, что все науки зародились у них, в своих лабораториях вывешивали портреты Павлова и Бехтерева. Павлова они всегда считали самым крутым психологом, а ведь у них около сотни своих физиологов стали нобелевскими лауреатами. У нас слово «психоанализ» десятилетиями было под запретом. Правда, Иван Петрович тоже терпеть не мог слово «психолог», он не считал его научным. Это он не знал, что Бехтерев высказывался примерно так же — иначе передумал бы. Отношения двух гигантов науки были, мягко говоря, не безоблачными. Да что там — откровенно враждебными. В коридорах военно-медицинской академии Петербурга они встречались ежедневно, но не здоровались. Коллеги уверены, протяни Павлов первым Бехтереву руку, Владимир Михайлович наверняка ее пожал бы. А если наоборот — едва ли. Но это разборки гениев…
Вообще Павлов был строг, суров, за малейшую провинность сотрудников наказывал. Биографы пишут, штрафовал. Может быть, слову «штраф» в позапрошлом веке придавалось иное значение? Порой его выходки смахивали на самодурство. Вот он распекает ученика за опоздание. На дворе октябрь 1917-го. Студентик пережидал стрельбу, прятался по дворам, пробирался к универу перебежками, чуть ли не по-пластунски. И вот он оправдывается перед преподавателем, на улице, мол, пальба страшная. А невозмутимый педагог его отчитывает: «Нашли повод опаздывать!» С другой стороны: когда ученики узнали, что академик бедствует, голодает, ему трудно, собрали денег. Да еще уговаривали: «Иван Петрович, это деньги — для лабораторных исследований». Иначе не взял бы. Ученики его любили. 
И. Павлов был страстным коллекционером. Собирал бабочек, марки, растения, книги, картины русских живописцев. Он мог бы и Нобелевские премии коллекционировать. Известно, что дважды ее удостаивались лишь четверо: физик, химик. Еще один химик первую Нобелевку отхватил за химию, а вторую (премию мира) ему же присвоили задним числом в 1963 году, потому что в 1962-м никому вообще не дали. Марии Склодовской-Кюри первый раз Нобелевскую премию вручили как физику, второй раз — как химику. 
Наш Павлов стал нобелевским лауреатом в области физиологии и медицины в 1904 году. Покинь Иван Петрович Россию (а потом СССР), наверняка стал бы четырнадцатикратным нобелевским рекордсменом. Именно столько раз, с 1925 по 1930 годы Павлова номинировали. И вручили бы. Но патриот Иван Петрович не променял Родину на нобелевские побрякушки и сребреники.  •