Музыка огней, звезд, фейерверков

 Приятель предложил магнитофон: «Возьми у меня «Ростов». Я тебе в придачу дам магнитную ленту, чистую и с записью, пустых бобин можешь взять, сколько унесешь, и комплект запасных головок имеется». Кроме географических названий — «Ростов», «Иртыш», «Орель» — отечественной музыкальной технике присваивали имена звездные и космические: «Арктур», «Вега», «Сириус», «Комета», «Орбита».
Эх, где ты был в начале 80-х? То есть был и есть Колька в Ржеве, но разве можно было помыслить, что пройдет каких-то сорок лет, и он будет задарма отдавать такой раритет. И вот мается приятель, не знает, куда сплавить обесцененную драгоценность. Я ему рассказывал, что снес свой «Маяк» к мусорному баку. Вот он и хочет моими руками совершить аутодафе. Нет уж, дудки. Сам избавляйся.
 Не скажу, что я с легким сердцем расстался с «Маяком», но мне легче, чем Кольке. Катушечную «Снежеть» с московской олимпийской символикой я все же приберег — подарок родителей. И на радиолу «Вегу» рука не поднялась. А у Кольки «Ростов» — все, что осталось от его «достопочтенного ретро» (Роберт Рождественский).
Как только я поставил «Маяк» у мусорного бака, будто из-под земли, возник бомж и давай его терзать. Пригляделся — знакомый, бывший работник «Электромеха». Я ему когда-то «Орель» кассетный приволок: «Вот еще». И вспомнилось… Это было время, когда «в небе сияли зарницы, и мигал коммунизма маяк» (Тимур Шаов). Я пришел к Кольке в общагу с катушечным «Маяком» и бутылкой спирта. Он где-то раздобыл сверхредкое стерео Высоцкого и допустил меня до своего крутейшего «Ростова».
 Я собрался перезаписывать на восьмой скорости. Тратить пленку было жутко жалко, хоть Колька и гундел: «Пиши на 16-й, сделай стереозапись, не скупись». Какое там?! Чистую магнитную ленту можно было купить в «Огоньке» на Советской площади лишь в комплекте с магнитофоном. В «Культтоварах» на Грацинского изредка «выбрасывали». В основном же в Москве покупали вкупе с апельсинами, маслом, колбасой. Тяжелое было время…
 Да и в Москве, случалось, пленку приходилось искать. Была у меня такая горестная поездка, когда я из столицы вернулся практически ни с чем. Нет, жратвы-то я добыл, но ни на Соколе, ни на Арбате пленку не купил — пропала. Пришлось взять на Маяковке фонограмму. Это тоже пленка, но с записью. Меня спросили: «Вам какую?» «На ваш вкус», — говорю. Предложили Кола Бельды. Я не возражал — певец он энергичный, зажигательный, фронтовик, юнга, про тундру поет.
 Прежде чем навсегда стереть пленку с концертом нанайца, решили послушать. Под спирт. Дошли до песни «А чукча в чуме ждет рассвета» и приступили к записи Высоцкого. И тут Колька молвит: «Лет через сорок за бутылку спирта такую запись уже не достанешь». Это приятель цену набивал. Наливая воду в спирт, говорю: «Через сорок лет за бутылку спирта ты не только запись отдашь, но и свой «Ростов»… И как в воду глядел.
Шли годы, наладили у нас  в стране выпуск «Свемы» и «Тасмы». Стали ее всюду продавать, разного типа и цвета — желтую, коричневую, черную. Поначалу она рвалась, как бумага. Но потом научились делать приличную, на лавсановой основе. Говорят, пленку нужно периодически перематывать, иначе она размагнитится, осыплется, утратит качество записи. Не знаю, как у японцев, а мои записи лет 20 без перемотки пролежали — и ничего. А в архиве меня как-то попросили оцифровать магнитную запись, где звучал голос Левитана, он сообщал об освобождении Ржева. Та лента еще дольше томилась на архивной полке и ничего не утратила.
Кроме магнитной ленты, к катушечным магнитофонам проблематично было раздобыть пассики. Это резинки такие, они вращали все, что вращается, и периодически рвались. Имелись в продаже универсальные наборы, но они изготовливались не из резины, а из каких-то воловьих жил. На шкив ее натягиваешь — и колесо вращается то медленнее, то быстрее, чем надо. В результате тенор поет басом, либо баритон косит под Буратино. Поэтому порвавшиеся пассики мы заменяли обыкновенной резинкой от трусов. Даже не сшивали, а завязывали узлом. Постукивало малость, но терпимо.

***
Японцы со своим техническим прогрессом угробили нашу отечественную музыкальную индустрию. Они перешли на кассеты. Мы решили не отставать. Наши кассеты тарахтели при перемотке и побрякивали при проигрывании, но мы эти звуки воспринимали как своеобразную аранжировку. Надо признать, что и грампластинки отечественные трещали, шипели и заикались. Гурманы-меломаны морщились. Они говорили, если и можно переписывать что-то с пластинок, лишь с тех, которые еще ни разу не крутили на граммофонах, патефонах, электрофонах и радиолах. А где такие найдешь?
 Переход на «цифру», тоже затеянный японцами, наделал шороху не только в музыкальной индустрии. Профессиональные фотографы долго упрямились, снимали на фотопленку, а еще покупали фотобумагу, проявитель, закрепитель. Меломаны первыми сдались. Я тоже со своим «Маяком» расстался раньше, чем с увеличителем, глянцевателем, вспышками, фотоаппаратами, объективами. Зеленый чемоданчик с увеличителем УПА так напоминал патефон. Не помню, кому его сплавил, но на мусорку не носил точно. И фотоглянцеватель долго не выбрасывал — возле него можно ноги греть перед началом и по завершении отопительного сезона. У нас ведь часто так: батареи отключат — и снег пойдет. А подключают тепло, когда уши начитают мерзнуть, даже когда вы на кухне сидите.
Техника развилась фантастически за каких-то 20-30 лет. Держу в кулаке японский плеер. На сто грамм не тянет. Я имею в виду вес. А вмещается в него весь Высоцкий, что мы с Колькой годами собирали. И еще десяток бардов. А больше и нет. Больше и не надо.
Первую настоящую японскую кассетную магнитолу я держал в руках, когда мы ехали домой на дембель. Три дня торчали на военном аэродроме Мальвинкель в ГДР. Офицер, сопровождавший нас от части до трапа самолета, красавец капитан, разрешил поносить это кассетное чудо стального цвета с миллионом мигающих разноцветных лампочек. Что–то вроде цветомузыки.
 До армии цветомузыку и елочные гирлянды мы собирали на «Электромехе». Сварочные шкафы и прочие тиристорные преобразователи частоты тока тоже собирали. Но разве это продукция? Вот разноцветные огни... Когда работали во вторую смену, в конце рабочего дня залезали на крышу второго цеха. Панорама головокружительная. Планетарий сногсшибательный. Вверху — звезды, вдали — огни аэродрома, красные, зеленые, желтые. Вот это цветомузыка! Подобный эффект производят ночные огни железнодорожных станций. Одна из них так и называется — «Дагестанские огни».
 А еще завораживает вид ночной Москвы с самолета. И, конечно, фейерверки. Слово немецкое, изобрели китайцы, в Европу завезли итальянцы, а в России их укоренил Петр I. Даже те, кто каждый год ноет: «Дикари! Такие деньжищи в небо выбрасывают», — спешат на фейерверки и праздничные салюты. Почему люди могут бесконечно долго смотреть на звезды, елочные гирлянды и фейерверки? Потому что они манят, дразнят, подмигивают, блещут в глазах, плещутся в душах и все еще чего-то обещают.•