Автору деда Мазая двести лет

Лет сорок сороков тому назад на старых кранах имелась библиотека. И не только техническая, но и художественная. Точно помню, что оттуда мне принесли красную в крапинку книжечку «Кому на Руси жить хорошо?»  И до сих пор помню, из каких деревень сошлись семь мужиков, отправившихся на поиски счастливого человека. Это деревни Заплатово, Дырявино, Разутово, Знобишино, Горелово, Неелово — Неурожайка тож. Спустя десяток-другой лет на тех же «кранах» я работал. Как-то в обеденный перерыв слышим протяжные звуки со стороны Волги. Кто-то предложил, цитируя Некрасова: «Пойдем, глянем, чей там стон раздается над великою русской рекой?» Мужики недалеко от берега обнаружили в Волге затонувшее судно и пытались его вытащить. Поднырнули, прицепили трос, впряглись, тянули — тщетно. Подогнали грузовик, дернули — трос оборвался. Так и не узнали, что это было. Тот же зубоскал предположил: «Это явно не лодка деда Мазая, скорее всего, затонувшая баржа, которую некрасовские бурлаки тянули».
Что вспоминается из школьного учебника литературы нашей эры? Некрасов и, кажется, Григорович мчатся к Белинскому. Они только что прочли рукопись Достоевского «Бедные люди». Примчались и с порога заголосили: «Виссарион Григорьевич, новый Гоголь родился!» Неистовый Виссарион проворчал, мол, что-то у вас Гоголи как грибы растут. Но прочел — и убедился: так и есть. Сейчас преподносят иначе. Элитная столичная школа. Преподаватель — умнейший литератор, оппозиционер от мозга до костей. Вот фрагмент его урока: «Считается, что первый комплимент, который Некрасову сделал Белинский: «Да вы, батенька, поэт и поэт истинный». Это когда он услышал стихотворение «В дороге». Но на самом деле все было не так. Первое, что он ему (Белинский — Некрасову) сказал: «Вы нас всех без сапог оставите». Это после первого круга преферанса, сыгранного с некрасовским участием. Некрасов изобрел гениальный способ проталкивать журнал через цензуру, давая цензорам взятки за картежной игрой. Он всегда умел проиграть ровно столько, чтобы это было не обидно».
На то, что Некрасов, в отличие от Достоевского и Пушкина, никогда не проигрывал в карты, еще Маяковский намекал: «А Некрасов Коля, сын покойного Алеши, — он и в карты, он и в стих, и так неплох на вид».
Современные исследователи продвинулись в этом вопросе основательно. Дмитрий Быков на уроке ребятам рассказывает: «Те, кто из вас играет в преферанс, оценят сообщение, что Некрасов ни разу в жизни не обремизился» (от карточного термина «мизер»)». Экскурсовод Ирина Стрельникова уточняет: «Состояние семьи было невелико, хотя прапрадед, сибирский воевода, был когда-то несметно богат. «Семь тысяч душ проиграл в карты, — рассказывал о славном предке отец, — а твой прадед — две тысячи. Потом еще тысячу проиграл твой дед, а мне проигрывать было уже нечего, хотя в карточки поиграть тоже люблю».

***
 Николай Алексеевич едва ли не единственный успешный литератор и журналист, кого ремесло не просто кормило, а позволяло жить роскошно. «Журнал процветал, — завидуют исследователи, — и необычное семейство (про семейство чуть позже) жило роскошно. Наняли добрый взвод лакеев, поваров, егерей, выписывали из Англии ружья и охотничьих собак, завели рысаков, арендовали прелестную дачу в Ораниенбауме, устраивали роскошные обеды и вечера, тратили не считая».
Пахать Некрасову приходилось как проклятому. «Случается писать без отдыха более суток, и как только паралич не хватил правую руку», — вспоминал Николай Алексеевич. Некрасоведы подтверждают: «Для составления каждого номера «Современника» он прочитывал по 12 тысяч страниц рукописей, отбирая достойные. Потом еще правил по сто страниц корректуры».
  В журнале у Некрасова печатался весь XIX век: Тургенев, Лев Толстой, Достоевский, Гончаров, Фет, Салтыков-Щедрин, Островский и прочая, и прочая. Экскурсоводы любят рассказывать, что почти все классики ругались между собой, как дети. Больше всего доставалось Чернышевскому и Добролюбову. Оба закончили семинарию, происходили из поповских семей. Фет хихикал, мол, семинаристов можно узнать даже голыми в бане — по мертвящей и скучной атмосфере вокруг них. Тургенев поддакивал: деревянные истуканы, мертворожденные. Толстой Чернышевского обзывал «клоповоняющим господином, изрекающим тупые неприятности тоненьким неприятным голоском». Нигилисты огрызались. Как-то Тургенев подсел к Добролюбову, попытался завести беседу. Николай Александрович сморщился: «Иван Сергеевич, мне скучно говорить с вами, перестанемте».

Продолжение следует