Вход

Страсти по МУПу

Горячая пора у коммунальщиков, а население год от года все капризнее и нетерпеливее: подай блага все сразу, да еще и вовремя.

Горячая пора у коммунальщиков, а население год от года все капризнее и нетерпеливее: подай блага все сразу, да еще и вовремя.

Приходит в редакцию работодатель с объявлением: «Мне опять сварщик нужен».

— А у прежнего что — много вредных привычек? — спрашиваем.

— Не много, но… поддает он.

— И здорово?

— Великолепно! Как зверь. Я ему: «Коля, зима на носу, варить надо»,— а он рычит: «У тебя предприятие не унитарное, а унитазное…»

Звонок в редакцию: «Вы как-то писали, что прошлый отопительный сезон прошел успешно — без крупных аварий и сравнительно без проблем…»

— Это мы отчет цитировали близко к тексту… — оправдываемся.

— Приходите к нам на Привокзальную, старики расскажут, без каких проблем.

— А чего это вы вспомнили в такую жару?

— Сани летом должны готовить.

Коммуналка

Коммунальные проблемы — тема древняя. Хоть и пишут люди, что раньше было тепло и вода регулярно поступала, но это — ностальгический самообман. Роешься в доперестроечнных, довоенных, дореволюционных материалах — одно и то же: жалобы, оправдания, обещания. Перечень причин: тяжелое наследие от предыдущего правления и следствие разрухи со времен литовского разорения. Ассенизационных обозов не хватает, сантехнические лошади на фронте, трубы сгнили еще при Тамерлане, казну разорил агрессор-супостат, бюджет сожрал дефолт и грабительские тарифы.

Привокзальная, 9. Бывшее железнодорожное хозяйство, доставшееся муниципалитету. И нельзя сказать, что — к великой радости последнего. Провели тепло — оно не доходило; горячая вода от холодной отличалась только тем, что текла из другого крана. Жильцы говорят — спасибо прокуратуре, мол, вмешалась — и стали ходить рабочие, чистить, промывать. А иначе в прошлую зиму полопались бы батареи во всех квартирах.

«А так — только в подъезде, — говорит пожилая женщина-инвалид. — В самые холода наш дом стал остывать. Рабочие ходили по квартирам с паяльной лампой, отогревали с утра до вечера. Кстати, мы их долго ждали, обзванивали все конторы, там говорили, что таких домов, как наш, 36 штук, ждите… Вроде отогрели. Сосед с верхнего этажа, ветеран войны, ему уже девятый десяток, показывает на подъездную секцию и говорит: «Не выдержит она». Но рабочие успокоили, мол, весной отойдет. Однако до весны она не дожила… Это счастье, что было девять часов вечера. Батарею разорвало, и горячая вода хлынула в подъезд. Вычерпывали тазами на улицу, снег во дворе таял на несколько метров во­круг. Вентили перекрыли сами жильцы: «аварийка» приехала часам к двенадцати. После тех морозов там дотронуться нельзя — все рассыпается. Надо менять, а у них средств нет, материала нет, слесари в отпуске».

Недоволен народ, не понимает, что у коммунального начальства должность — адская, убийственно-сумасшедшая, нервная до гробовой дрожи. Бывают моменты — или перевешал бы всех, или сам удавился навсегда.

Мы их защищаем, объективность блюдя: «Ну как же ничего не делают? Вон, баки по всему городу наставили, асфальт кладут», — но слабо помогает. И ползут по городу слухи, один страшнее другого: «Своими глазами видела — из кабинета выволокли в наручниках и с размаху — в черный воронок».

Врут, конечно, но с какой вожделенной радостью! Вот и радей за них, болей всей душой, гробь здоровье и нервы. Только и ждут подвоха и, чуть что, завопят: «Распни его!»