1913 — 2013

В конце 70-х пацаны крутили на катушечных магнитофонах нелегальный магнитоальбом из коллекции блатняка. Пройдет каких-то 30-40 лет, и репертуар зазвучит чуть ли не в кремлевских дворцах. Солисты, томившиеся в жуткие цензурные времена в колониях, сегодня выступают в колонных залах. Пострадавшие за распространение порнографии, спекуляцию, бродяжничество и тунеядство именуются узниками совести. Тогда такое определение даже у осужденных вызвало бы легкий хохоток.

Еще не в ходу снисходительное определение-алиби «городской романс». Пока никто подзаборное забористое творчество не вытащил из подворотен, не приволок в разные там «Гавани». Кто бы мог подумать, что скоро под этот «фольклор» (еще один хохоток) отведут целую радиостанцию и назовут «Русский шансон» (уже не хохоток, а гогот)? А что сто лет назад? Да то же самое.

Бунин зеленел от злости, когда слышал или читал Ахматову, Цветаеву, Блока, не говоря уж о Есенине и Маяковском.  Ивана Алексеевича уже тогда называли последним классиком. Произносилось с такой же трагической печалью, как об ушедших в наши дни последних представителях Серебряного века И. Одоевцевой, Н. Берберовой, А. Тарковском.

О сегодняшней литературе критики говорят обреченно: «2013 год. Трудно судить о качестве со­временной литературы и философии без исторической дистанции, однако нового Серебряного века вроде пока не видно».
Так вот, на «катушке» каким-то городским романсным шансонье-баяном исполнялась песенка, в которой рассказывалось, как на профсоюзном собрании перед сантехниками в красном уголке с докладом выступал начальник. «Всем сразу стало ясно, что слабая ужасно была ассенизация в тринадцатом году».

В ту пору на агитационных плакатах, густо натыканных вдоль аллей, ведущих к проходным фабрик и заводов, красовались графики добычи полезных ископаемых, вырабатываемой электроэнергии, запланированного строительства и прочее. На селе перед зерносушилкой и коровником изгибались кривые достижений посевной и уборочной страды, подразумевая миллионнотонные надои,  милиарднопудовые урожаи. Графическая кривая выныривала из 1913 года, как из Марианской впадины, и взмывала в коммунистическую космическую высь, усыпанную алмазами.

Почему 1913 год, что за точка отсчета такая? Погрузимся.

Раз уж мы начали с ассенизации, ею и продолжим. Маяковский чуть позже произнесет с гордостью: «Я ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и призванный».  Андрей Белый, которого Маяковский высоко ценил, закончил роман «Петербург» как раз в 1913 году.  Герой романа не ассенизатор, а сенатор, действительный тайный советник. И вот о чем он ведет беседу со стариком камердинером.

— Кто всех, Семеныч, почтеннее?

— Полагаю я, Аполлон Аполлонович, что почтеннее всех — действительный тайный советник.

Аполлон Аполлонович улыбнулся одними губами.

— И не так полагаете: всех почтеннее — трубочист…

Камердинер знал уже окончание каламбура: но об этом он из почтенья — молчок.

— Почему же, барин, осмелюсь спросить, такая честь трубочисту?

— Перед действительным тайным советником, Семеныч, сторонятся…

— Полагаю, что — так, ваше высокопрев-ство…

— Трубочист… Перед ним по-сторонится и действительный тайный советник, потому что: запачкает трубочист.

— Вот оно как-с, — вставил по-чтительно камердинер…

— Так-то вот: только есть должность почтеннее…

И тут же прибавил:

— Ватерклозетчика…

— Пфф!…

— Сам трубочист перед ним посторонится, а не только действительный тайный советник…

Теперь перенесемся из Петербурга в другую столицу. Как там в Москве с гигиеной и санитарией? Судя по свидетельствам мемуаристов — смрадно.

Но сначала заглянем в Ржев вместе с московским журналистом В. Гиляровским. Он тут проездом, у него командировка по Волге, от истока до устья.

Похоже, Ржев дядю Гиляя  не шибко впечатлил. Он живописует красоты природы, левый берег ему приглянулся чуть больше. Полюбовался мостом, «построенным по американской системе», привел историческую справку, в общем и целом неверную, как установили советские историки. И заключил: «Такова внешняя сторона Ржева. С внутренней стороны город мало чем отличается от сотен прочих провинциальных уездных русских городков, общими чертами каковых, несомненно, служат грязь, немощеные улицы, покривившиеся заборы, отсутствие освещения и иные перлы российской цивилизации». Дикари, короче, зулусы — так примерно нас представил столичным читателям московский журналюга начала XX века.

В той исторической справке годом основания Ржева указан 1019-й. То есть ни о какой подготовке к празднованию 700-летия Ржева не могло быть и речи. Да и просить у государя Николая деньги на освещение, мощеные дороги, театр никакому городскому голове в голову бы не пришло. Театр, кстати, в Ржеве уже был. Насчет грязи, которую Гиляровский у нас усмотрел, мы охотно возразим.

Когда у Льва Толстого подросли дети, и Софья Андреевна поставила вопрос о переезде из Ясной Поляны в Москву, «зеркало русской революции» скривилось. Подобно Станиславу Говорухину, и даже громче, он завопил: «Так нельзя жить, нельзя так жить, нельзя!» Многое классика не устраивало в тогдашней жизни, но далеко не последней причиной возмущения была следующая. Даже у холостого графа по всему дому стоял запах сена. А вот что пишет Павел Басинский (в скобках отметим, что этот писатель и критик, наш современник, не раз в толстых журналах упоминал ржевских литераторов).

«…Город являлся большой проблемой с точки зрения санитарии. «Москва доныне (1914 год. П. Б.), несмотря на водопровод и канализацию, не может добиться чистого воздуха, —  пишет мемуарист Н. В. Давыдов, — и к иным дворам лучше и сейчас не подходить, но в шестидесятых годах зловоние разных оттенков всецело господствовало над Москвой. Уже не говоря про многочисленные, примитивно организованные обозы нечистот, состоявшие часто из ничем не покрытых, расплескивавших при движении свое содержимое кадок, в лучшем случае из простых бочек с торчащими из них высокими черпаками, движение которых по всем улицам, начавшись после полуночи, а то и раньше, длилось до утра, отравляя надолго даже зимой всю окрестность, — зловоние в большей или меньшей степени существовало во всех дворах, не имевших зачастую не только специально приспособленных, но никаких выгребных ям. Места стоянок извозчиков, дворы «постоялых», харчевен, простонародных трактиров и тому подобных заведений и, наконец, все почти уличные углы, хотя бы и заколоченные снизу досками, разные закоулочки (а их было много!) и крытые ворота домов, несмотря на надписи «строго воспрещается», были очагами испорченного воздуха…»

Словом, ситуация революционная. Но мы сейчас о другом. Хочется спросить у Гиляровского, кто дикари, кто зулусы?

Кстати, в 1913 году умер вождь зулусов, которого англичане собирались, как когда-то Наполеона, отправить на Святую Елену за то, что он возглавил освободительное восстание против британских колониалистов. Но кто-то за него заступился, и его оставили под домашним арестом в Африке.

Продолжение следует