1914-й и другие годы

А вспоминаешь того же Блока — одно нытье: «Россия, нищая Россия». Есенин поддакивает: «И тоска бесконечных равнин». У раннего Есенина есть стихи не только о березке и клененочке. Первую мировую он тоже затронул.
Затомилась деревня невесточкой —

Как-то милые в дальнем краю?

Отчего не уведомят весточкой,—

Не погибли ли в жарком бою?

Такую весточку я видел в архиве Петра Васильевича Гуменного. Только не в деревню присланную и не от солдата. Пишет некий Борис, скорее всего, офицер. Адресат — Софья, в девичестве Клейн, из тех Клейнов, что основали ржевский пивзавод.  Адрес получателя на открытке: Ржев, Торговая площадь, дом Н. Э. Клейн. Письмо короткое, спешное: «Сейчас порядком работы, даже не выберешь времени на охоту сходить, да ответственности больше стало, солдаты тоже не знакомы. Все время приходится торчать в команде и за всеми следить. Жму руку». На фотографии изображены шесть человек в военной форме, различимы подписи: Домбровский, Высоцкий, ветеринар Потапов…

Как-то слышал, что фотокарточка перед первой мировой войной стоила 10 рублей. А корову можно было купить за двенадцать. То ли корова дешевая, то ли фотография дорогая.

Этим летом я отдыхал в деревне на севере Тверской области. В старой избушке на стене висят портреты предков Семеныча — дядьки, у которого мы гостили. Семеныч показывает фотографию старшего брата своей матери: «Вот этот, в военной фуражке —  дядя Федя, Федор Дмитриевич Лаврентьев, старший сын моей матери. Фото он из армии, наверное, прислал. В 14-м его забрали и в этом же году он погиб. Тогда много погибло. Где похоронен, неизвестно». 

Наши армии были брошены на выручку Франции, все делалось впопыхах — ни разведки, ни связи, ни продовольствия, ни боеприпасов. Даже полк еще не переименовали, он носил имя Вильгельма, кузена нашего царя. А солдаты уже перестроились, песню сочинили. «Ах ты герман-герман, шельма! Наплевать нам на Вильгельма! А уж Франца, дурака, раздерем мы до пупка! — читаем у А. Солженицына в «Красном колесе». — Больше трех тысяч нижних чинов под Орлау неожиданно наткнулись на немцев, противник ушел с разгромом, оставляя снаряжение, раненых и трупы — даже стоячие трупы, застрявшие в тесном крепком молодом ельнике».

Семеныч продолжает, похихикивая: «А я ведь демонстрацию времен первой русской революции разгонял…» Оказывается, он служил в 1957 — 1960 годах возле Москвы, в войсках сопровождения воинских грузов. Солдат часто брали сниматься в массовках. Так Семеныч внес лепту в развитие отечественного кинематографа. И не только.

— В Большом идет опера «Мать» по Горькому, — рассказывает дядя Гена.

— Так ты еще и пел?

— Нет, в пятом акте мы разгоняем демонстрацию. Стоим на заднем плане, полиция свистит, и мы оттесняем толпу. Кого влево, других вправо. Ниловна остается. Ну, то есть должна остаться. А получилось, что и мать сгребли и чуть не выкинули со сцены…

Снимался Семеныч и в «Капитанской дочке». Спрашиваю: «А ты себя-то видел в фильме, дядь Ген?»

— Да где там увидишь? Нас загримировали, одели всех одинаково. Когда Пугачеву рубят голову, мы, охрана, стоим рядом четырехугольником. Наших много из части снималось. Конную милицию под казаков нарядили, майор ими командовал. Самойлова, сослуживца, узнал на экране. Его вешали. За ремень со спины веревку привязали... А когда Пугачева вели на плаху, там с саблей рядом с ним был еще один сослуживец, черненький, высокий, Славка Образцов. Двоих я только и узнал…

Обед возили нам на съемочную площадку в термосах. Эпизоды, в которых мы принимали участие, снимали на Воробьевых горах. Пугачева везут с горы на плаху, под горой стоит чурбан огромный… Месяца полтора снимали. Часть наша в Очакове стояла. В пять часов подъем, завтрак. За нами присылали три или четыре автобуса. Приезжаем на «Мосфильм», переодеваемся… Лукьянов (Пугачев) на «Волге» приезжал, тут же Гринев (красавец Стриженов), Машенька Миронова (фамилию актрисы забыл). Нам и обед возили в термосах…

Вернемся к «Красному колесу» А. Солженицына. Первый узел называется «В августе четырнадцатого». Дмитрий Быков говорит: несмотря на то, что о Солженицыне написаны тысячи страниц биографии и у нас, и за границей, о нем до сих пор не все известно. Его отец — белый офицер, погибший, как и дядька Семеныча, в первый же год войны. Войну сначала называли Второй отечественной. Первой отечественной именовали войну с Наполеоном.