Ветеран войны Анатолий Коношенок

- 1 -

83-летний ветеран Анатолий Афанасьевич Коношенок раскладывает на столе военные карты, письма школьников из группы «Поиск», приглашения от музея боевой славы Донецка. Вот листочки величиной с ладонь с печатями и подписями верховных военачальников. «Чудом уцелели, — говорит старый солдат, — сколько мы их на самокрутки извели!»

Благодарности за победу в зимнем наступлении, в летнем. Подпись Сталина, тогда еще маршала. «От имени украинского народа — Председатель Совета Народных Комиссаров Н. С. Хрущев».

Красноармейская книжка все учитывала, что выдавали: шапка-ушанка, рубаха нательная, два полотенца, шинель… Есть даже графа «носовые платки», но в ней — прочерк: не до галантности.

Чудо, что он вообще уцелел после стольких боев, атак, окружений, переформирований — это когда твое подразделение поредело до такой боевой единицы, которая из единиц и состоит.

— Железок-то у меня целый кошелек, но вот эта для меня самая дорогая: «Десятый танковый Днепропетровский ордена Суворова корпус», — показывает значок…

- 2 -

«Ржев он уже начал бомбить, — рассказывает Анатолий Афанасьевич, не произнося слова «немец» или «враг» — просто «он». — Все старался по складу-40 и складу 106 лупить — был такой у железной дороги на Ржеве-2. 1922-й год рождения взяли на фронт, 1923-й остался на приписке, но вскоре и нас забрали. Попал в пехоту. Оленинский район, деревни Большие и Малые Кулаковки.

Здесь меня ни разу не ранило, хотя он по мне четыре раза бил из автомата. Около меня двоих убило, а я остался. Прошли деревню Песчаное. Зима, мороз, поземка. Мина не разорвалась возле головы, пошипела — и все. Сержант мне говорит: «Толя, надо из пехоты когти рвать, пошли в минометчики». Для пехоты мина — самая опасная штука. Пушка, та ударит — осколки вперед идут, а мина — аж траву бреет радиусом. За ветку, бывает, зацепится — и разрывается.

Выходили мы из окружения. Дали нам по куску мяса, и направились мы в район города Белый. Командир говорит: «Бери связиста и дуй на передовую, на наблюдательный пункт, свяжешься — доложишь». Начался обстрел, ранило меня в ногу. Отдал связисту бинокль, он вернулся, а меня — на повозку. В медчасти, в лесу сделали операцию, и эшелоном — в Калинин (он уже был освобожден), а потом по Волге-матушке — в Горький. В госпитале я долго провалялся, до поздней осени.

На пересыльном пункте сказали: «Ложись на нары и жди». Жду. Приехал «покупатель», и очутился я на подмосковной станции (воспетой Венечкой Ерофеевым — А.Н) Петушки, где формировался танковый корпус. Определили меня минометчиком в полковую роту. Вот такая штука: 120 мм, мина — 16 кг, ствол — 100 кг, плита — 94, лафет — 64. Зверь! Но вкапывать его, особенно зимой — жуть. Раньше зимы-то были — не то что сейчас…

- 3 -

Когда наши Паулюса окружили, Манштейн шел ему на выручку. Нас туда и послали. Попали и здесь в окружение. Вышли к Красному Лиману. Простояли неделю. Не было знамени. А что значит выйти из окружения без знамени — объяснять не надо… Майор Рыбко добыл знамя. Вернулся обмотанный весь. В 1987-м он нам в Москве вручил вот эту книгу про наш танковый корпус.

После очередной формировки мы оказались в Старом Осколе. Сильно он нас тогда бомбил. Наводчика убило. Здесь я узнал, что освободили Ржев. Письмо матери написал.

В Старом Осколе мы пробыли до середины лета. Курская дуга, Прохоровка, великое танковое сражение…

Мы сперва-то драпанули малость. Пехота бежит: «Минометчики, больше за вами никого нету…»

К станции Тростинец подъезжаем, у нас броневичок такой — как гроб. Стоит мужчина: «На станции немецкий эшелон грузится».

Командир кричит: «К бою! Первый, второй номер — у миномета, остальные — за пехоту». На станцию убежал, потом глядь — никого нет, мы одни. И жарко нам стало тогда…

И опять формировка. Под Киевом форсировали Днепр, широкий и могучий. Городок Ржищев. У нас плацдарм — 800 м. Все как на ладони. Вода кипит. Переправились на баржах. Мы стояли на правом берегу, а основные силы пошли на Киев. В кино это все показывали, как брали город ночью, со светом.

- 4 -

И опять остался один номер части…» После очередной переформировки оказался Анатолий Афанасьевич в освобожденном Ржеве. Узнал знакомых, с которыми работал до войны в вагонном депо. Но не узнал города — бурьян и развалины…

Потом были Рига, Кенигсберг, Восточная Пруссия. В Катовицах, в Польше, им сказали, что формируется новое подразделение для переброски в Берлин. Но в три часа ночи прибежал связист и завопил: «Победа!»

О дальнейшем старый фронтовик рассказывал скороговоркой: демобилизовался в 47-м, вернулся в Ржев, где всю жизнь и проработал в депо: кочегаром на паровозах, помощником машиниста, машинистом — до самой пенсии, до инвалидности, до двух инфарктов. Главное событие в жизни этого поколения, то, что его кровно сроднило и побратало — это война и победа.

Бережно хранятся пожелтевшие документы, перетянутые резинкой. Карты, присланные в подарок другом-однополчанином, уже который год выпрашивают музеи. Не отдает: «Пусть со мной побудут, пока я жив», — и показывает документ на погребение, добытый у военно-мемориальной организации — последний военный трофей, который не пустишь на самокрутку…

Скоро Анатолию Афанасьевичу исполнится 84 года. Жив курилка. Уцелел в кромешных боях и в не менее тяжких мирных буднях. С днем рождения, солдат! Здоровья, бодрости и несгибаемости духа!