Ржевское предпринимательство в XVIII веке

Роман Вячеслава Яковлевича — не эпопея, не энциклопедия русской жизни, но интересно знать, что там пишет о Ржеве и ржевитянах человек, родившийся через сто лет после событий, которым он посвятил своего «Пугачева». Заглянем. 

«Городишко торговый, довольно бойкий и промышленный. Еще с начала века, при Петре I, был Ржев не в хорошей у правительства славе, как гнездо потаенного раскольничества и всякого рода противностей, продерзостей». Что-то не шибко лестно.

Допустим, при Петре I Ржев таким и был. Посмотрим, каким  В. Пикуль видит наш город во времена правления Екатерины II, супруги внука Петра I. Вот пикулевский Долгополов вздыхает: «Со Ржева-то не разживешься! Что тут знают? Топоры ковать да катают валенки из кислой шерсти. Славен Ржев отхожими промыслами: ржевские нищие по всей Руси ползают». Нет, это не Рио-де-Жанейро. Пикуль снабдил Долгополова сапогами из красного хрома, а это вам не лаковые штиблеты Остапа Бендера — с замшевым верхом апельсинового цвета. Правда, наш купец сапоги не обул, он их повез Лжепетру в  подарок. 

В. Шишков работал над «Пугачевым» с середины 30-х до самой смерти в 1945 году (не дожил до дня Победы несколько месяцев). Какие он посещал архивы, бывал ли в Ржеве, неизвестно. Но о местожительстве Т. Волоскова, первого ржевского мэра, Вячеслав Иванович пишет так, будто строил ему жилье: «Дом достославного механика Волоскова стоял подле Волги, при овраге, — длинный, приземистый, крашенный в красную краску под кирпич, семь окон на улицу, да мезонинчик в три окна. Двор большой, надворная постройка справная, воздух пахнет скипидаром, щелоком и всякой дрянью, как в красильне». 

Подле Волги, оказывается, механик жил. А у нас табличка висит на доме, стоящем вдоль Холынки. Но это еще что! Борис Полевой поведал, что механик-самоучка, изобретатель уникальных часов, умер в нищете. Владелец красилен, где изготовлялись краски, которые в Европе нарасхват, первый ржевский голова — и вдруг в нищете. Вот что соцреализм с неплохими писателями делает.

Видимо, и у В. Шишкова та же соцреалистическая установка. Встретились жулик-купец и механик-самоучка. Долгополов «козлиным голоском почтительно прикрякнул», а Волосков  «хмуро взглянул на гостя, как на глупого барана, и подвел к знаменитым, своего изобретения, часам». Не отсюда ли Е. Евтушенко позаимствовал: «Первогильдейно крякая, / Купчина раскорякою…»? Тот же соцреалистический шаблончик. 

Без конца Шишков подсказывает читателю, на чьей стороне должны быть симпатии: «Плюгавенький Долгополов». Но: «Бледное умное лицо хозяина приняло печальное выражение». Скучно, когда в одни ворота играют. 

Для полноты картины Вячеслав Яковлевич раздобыл еще нескольких ржевитян. Уже знакомый нам Астафий Трифонович Долгополов назван Остафием. «Купцу всего сорок пять лет, а на вид можно дать и шестьдесят. Небольшой, щупловатый, в длинном раскольничьем кафтане, шел он, чуть прихрамывая (мозоли на ногах), крадущейся кошачьей походкой; на сухощеком, в рябинах, личике крупный нос, безбровые прищуренные глазки, да кой-какая бороденка с проседью, личико в постоянной плутовской улыбке с подхалимцем, и глазки туда-сюда виляют остренькими щупальцами, будто купчик хочет вымолвить: «Ой, пожалуй, не трожьте вы меня, приятели… Я раб божий, тихо-смирно существую на земле. Ну, а ежели кто в мои лапки попадется — объегорю».

В. Пикуль портретов не предлагает, он берет с места в карьер: «Долгополов чинно сидел дома, в славном граде Ржеве, и потреблял водку, настоянную на «снулых» осенних мухах, что было полезно для его здоровья». Эта вещь посильнее «слезы комсомолки» Венечки Ерофеева. 

В рассказике Валентина Саввича ржевитян больше нет. Разве что жена купца.  Пикуль по имени ее не называет, наверное, не знает. Муж, хоть и знает, но Валентин Саввич ему велит обращаться к ней так: «Цыть, курвища!.. Эвон брюхо отвисло… Молчи, дура!» 

Шишков хотя бы с дамами помягче: «Кругленькая жена Домина Федуловна». Трудно сказать, историческое ли лицо. Что оно круглое, понятно — купчиха, какой же ей еще быть. Остальные герои сплошь с бараньими глазами, сытно едят, рыгают, ругаются. 

Ржевитяне у Шишкова есть еще. Вот Сергей Онуфриевич Сухожилин, «по хлопотам княгини Хилковой, проживавшей во Ржеве, был произведен в офицерский чин и назначен ржевским воеводой». От народа получил прозвище Таракан. И вот за что. После пожара города представил Сухожилин Екатерине рапорт, что половина Ржева выгорела дотла, а из второй половины лезут в поле тараканы. Знак дурной. И просит воевода разрешения у правительствующего сената запалить оставшуюся половину, «дабы не загорелся город не вовремя и пожитки бы все не пожрал пламень». 

Читая рапорт, Екатерина Алексеевна (Шишков свидетель) сначала грустно улыбнулась, потом рассмеялась, потом захохотала. Ну, а когда помрачнела, написала золотым карандашиком: «Половина города сгорела, велеть жителям строиться. А впредь тебе, воеводе, не врать и другой половины города не зажигать. Тараканам и старым людям не верить, а дожидаться воли божией». 

Насколько красивей легенда о том, будто царица играла в шахматы (хорошо бы с самим Вольтером — по переписке), и в это время ржевский посланник вошел спросить, как город отстраивать. Екатерина на доску указала, мол, так строй. И стал Ржев квадратно-квартальным. Нет же, беспощадный соцреализм требует, чтобы «волосы всклокочены, борода лохмата, глаза бараньи, губы толстые». 

Даже если есть в героях Шишкова  проблески доброты, как у ржевского купца Абросима Силыча Твердозадова, хозяина канатной фабрики, пожертвовавшего кирпичную церковь старообрядцам, все равно требуется, чтобы он «был груб, суров и на руку дюже дерзок». 

К землякам можно отнести и каторжника Хлопушу, Афанасия Тимофеевича Соколова (1714 — 1774), крепостного крестьянина тверской архиерейской вотчины (его сыграл на Таганке Высоцкий в «Пугачеве», по есенинско-любимовскому сценарию).

Простор художественного вымысла у В. Шишкова бескрайний. Долгополову он устраивает встречу не только с Терентием Ивановичем Волосковым, что, в общем-то, логично и неудивительно, но и с самим Суворовым. Вот диалог нашего купца с будущим генералиссимусом.

— Ну что ж, — сказал Суворов, — у меня тысяча да вас трое, авось схватим молодца (Пугачева)! А ты кто? — ткнул он пальцем в Долгополова.

— Казак, ваше превосходительство.

 — Да уж, полно, казак ли? Не пономарь ли беглый?

— Казак… Яицкий казак, — промямлил Долгополов.

— С ружья палить можешь? Саблей можешь? Пикой можешь?

— М-м-могу, — страшась, как бы генерал не учинил ему проверку, едва слышно вымолвил Долгополов и закатил глаза.

— Как во фрунте стоишь?! — резко крикнул Суворов. — Пятки вместе, носки врозь!

Продолжение. Начало в прошлом номере

Окончание следует