Артефакты и аргументы

Он уже обращал наше внимание на надгробную плиту, лежащую под старым мостом. Мы о ней писали, а Евгению Николаевичу есть что добавить. Он не проходит мимо предметов, которые вроде примелькались, замылили глаз и ничего интересного не таят. Ан нет.

«Летом иду из бани, — рассказывает Евгений Николаевич, — смотрю: на старом мосту оператор что-то снимает. Камера на треноге закреплена, наводит он ее то на гору с буквами «Ржев», то на гербы, что на перилах моста, то вниз, на берег Волги. Внизу камера дольше задерживается. Я приблизился, покосился на экран и вижу плиту крупным планом. Солнце садится, она блестит на закате — красиво!

С мостика, бывшей арки, тоже люди что-то фотографируют, потом спускаются вниз девушка и парень, в белых костюмах, явно не наши. На мосту все собрались, разговаривают по-английски.

Плиту на том месте я видел, но дай, думаю, спущусь, разгляжу повнимательней. Ага, она самая — могильная, надгробная. Буквы стесаны. Зачем? Думаю, ее предполагали использовать как строительный материал. Как к этому относиться, не знаю, но, помоему, не место там плите, если она кладбищенская. Приезжают поди кто, город срамят. Фильм, небось, снимают про нас, называют иванами, не помнящими родства….»

Пусть они со своим родством разберутся. Хороший писатель Анатолий Гладилин, уехавший во Францию лет тридцать назад, сейчас там волком воет. В позапрошлом году он накаркал: «Франция уже не справится. Еще чуть-чуть — и белых французов перережут. Жаль, потому что страна очень хорошая. Но французы не способны противостоять. Их будут убивать, а они будут говорить: «У этого мальчика было тяжелое детство, он черный, на него косо смотрят, поэтому он озлобился».

Носятся со своей свободой, как с писаной торбой. На пророков карикатуры рисуют. Наш воинствующий атеист, который церкви сносил, и тот удивляется их удивлению: «Какой они реакции ждали? «И жалкий лепет оправданья» — бред какой-то. Мы, говорят, и на Христа карикатуры рисуем, и на Будду, и на Вишну с Кришной. У нас — свобода…»

Но нас далеко занесло от Ржева. Спустимся под банковскую гору. Недавно Евгения Николаевича осенило: «Сорок лет на работу ходил по этой горе мимо камней, которыми облицована стена. Ее длина, я сосчитал, 80 шагов. И невдомек было, что плиты, которыми насыпь укреплена — тоже надгробия, подобные тому, что под мостом лежит».

Очень даже может быть. За восемьсот лет столько поколений сменилось, куда ни ступи — всюду кладбища. Век назад при церквях в округе наверняка были захоронения: на месте обелиска — возле Успенского собора, в парке Грацинского — при Никольской церкви, на месте ДК «Электромеханики» — у Екатерининского храма. На углу Бехтерева—Ленина стояла Ильинская церковь, у паспортного стола — Покровская; Христорождественская — на месте магазина «Люкс». Неподалеку в Тетерине тоже имелся погост. Под горой, что спускается к стадиону «Горизонт», долго лежал кусок гранитного или мраморного надгробия с высеченным именем какого-то, видать, уважаемого жителя Опок. Да всюду следы любви к отеческим гробам. И поныне валяется надгробный скол на углу пятиэтажного дома по улице Горького, в квартале от турбюро. К торцу здания, где центральная аптека, притулился осколок Ильинской церкви. Еще как помним мы родство.

В понятие артефакт, помимо прочих, вкладывается и такой смысл: то, что есть, но по логике быть не должно и, следовательно, не имеет объяснения. Не явление, не мираж, а материальная вещь, ее потрогать можно. Львиную долю артефактов человек выдумал, чтоб голову поморочить себе и другим, навести тень на плетень. Чтоб не скучно было.

Американские шахтеры (об этом поведали американские журналисты) нашли в угольном пласте на стометровой глубине бетонную плиту. Сенсейшн! Наши соотечественники тоже как-то обнаружили изделие из бетона на большой глубине. Но сваю в московском метро артефактом не назовешь. Она не должна была появиться там, где появилась, но неожиданного в том мало. В столице, куда сваю ни вбей, угодишь в метро — так много его нарыто. А у америкосов — случай загадочный до неправдоподобности. Угольным пластам сотни миллионов лет. Вот и гадай, кто бетонную плиту туда приволок, а главное — кто изготовил? К тому времени не то чтоб инопланетянина — человека еще никто не сотворил. Надгробную плиту под ржевским старым мостом можно назвать артефактом. Ни с какого боку она не должна в том месте лежать, а лежит.

Для укрепления стены на банковской горе требовался строительный материал, которого катастрофически не хватало. Как относиться, спрашивает сам себя Евгений Николаевич, к тому, что использовался гранит с кладбищ? Вроде кощунство. Но таковой видится ситуация с сегодняшней колокольни. А тогда, небось, так не казалось. Кладбища заброшены, родня — классовые враги — сбежали или расстреляны. В итоге получилась странная ситуация: выложили стену из бывших надгробий, и получился памятник безымянным ржевитянам. Не хотели, а увековечили.

А правда, как относиться к тому, что для изготовления надгробий используется мрамор и гранит, который по сей день находят на давно заброшенных кладбищах? Помнится, когда готовил материал о востоковеде Беляеве, уроженце Ржева, позвонила Татьяна Николаевна Горская и сказала, что у нее в роду есть родственники из Беляевых. Она знала, где находится надгробие одной из Беляевых, рано умершей век назад. Не помню точно, но кажется, говорила о белой мраморной плите. Уже после смерти Татьяны Николаевны, осенью, на городском кладбище, у надгробных мастерских, увидел массивный каменный куб (черный, правда) с хорошо сохранившимися надписями. Откуда камень привезли, неизвестно. На нем надписи троих усопших. Первым был погребен Василий Берсенев, «житiя его было 63 года», умер в 1865-м. Ровесник Пушкина, однако. Тут же дочь — Елизавета Васильевна Болоболина, урожденная Берсенева, и Вера Беляева, урожденная Болоболина, «жития ея было 22 года, 7 месяцев, 24 дня».

Интересно, в прошлых веках имелись заброшенные кладбища, использовали кладбищенский гранит и мрамор под фундамент, на изготовление новых надгробий? Или народ считал это грехом? Неистовый Виссарион Белинский утверждал, не религиозен народ, а суеверен.

А вот цитата из произведения писателя, который ближе к нам. По времени. Покойный ныне Юрий Петухов в одном из своих экстремистских произведений неистовствовал: «Вера в странной стране Россиянии была крепка, как мороз в Рождественскую ночь. Верили истово. Кто в Кришну, кто в Чумака с Кашпировским, кто в Марию-Деви-Христосию, кто в отца Ермолая, кто в какогото писателя-фантаста — то ли Айзека Азимова, то ли Гарри Гаррисона, а вероятнее всего в Дона Хуана Кастанеду по прозвищу Рон Бах или Ричард Хаббард. Веротерпимость была нешуточная, местами лютая…»

Так вот, раньше из суеверного страха едва ли кто пожелал бы надгробные плиты использовать повторно. Началось это, когда забродил призрак по Европе, а нравы попортились, когда исторический материализм утвердился, а строительного материала не хватало.

Бывало в истории и такое: царь Петр велел колокола переплавлять на пушки. Утверждалось, что после побед он все вернул церквям. Современные исследователи уверяют, что процент возвращенного ничтожен. Было дело, мечи на орала перековывали. На плуги, то есть. Орать означало пахать. Это сейчас пахать некому, только и делают, что орут.