Будничная не праздничная

В названиях ржевских улиц присутствуют все классовые сословия: Рабочая, Крестьянская, Колхозная. Интеллигенты и служащие тоже примыкают к городской топонимике: Трудовая, Профсоюзная. К вышеназванным тематически присоединяются Большевистская и Первомайская.

О правописании первой любопытную вещь рассказал один филолог.

— Ты знаешь, почему «Большевистская» так пишется?

— Как?

— Неправильно.

— Почему неправильно?

И она (этот филолог) доказала, что коли ты большевик, то производное от тебя должно быть либо «большевицким», либо «большевитским». Возьмем похожее слово «борщевик». Улицу с предполагаемым названием следовало бы писать «Борщевицкая».

Оказывается, существовало слово «большевист». От него все и пошло. Вначале было слово. Потом — слово за слово… И появилась улица Революции.

Но мы сегодня отправимся на Первомайскую, названную в честь упраздненного праздника. Ну, то есть, переименованного, переиначенного. Ноябрьские торжества имели свою нумерацию — такая-то годовщина революции. Первомайские праздники, хоть и проходили с таким же всенародным размахом и сопровождались грандиозными демонстрациями, не нумеровались.

В конце позапрошлого века чикагские рабочие устроили забастовку, требуя сокращения рабочего дня. Выступления были кроваво подавлены. Позже на европейском конгрессе учредили Первое мая как день международной солидарности трудящихся. Первыми об этой солидарности забыли как раз американцы. Мы продержались дольше всех.

После того, как международный пролетариат передумал объединяться, растерял цепи и утратил солидарность, — Первомай иссяк. Труд стал настолько свободным, что подыхай возле мусорного бака — тебе никто слова не скажет.

Ржевская Первомайская — улочка короткая и отнюдь не праздничная. Сплошь из теплотрассных труб, которые ползут вдоль нее, как гигантские змеи. Единственный достойный исторический объект, о котором вспомнили пожилые прохожие, — это спиртовой завод на месте нынешнего ГДК. Оттуда улица и вытекает. Завод не сохранился. Разрушена в войну и шелкопрядильная фабрика, на которой работала встретившаяся бабуля.

— Работали на привозном сырье. Разматывали коконы. Отпаривали в котлах, а потом на станках наматывали нить на бобины. Отправляли по всей стране. Личинки шелкопряда таскали курам на корм. С удовольствием клевали…

Другой прохожий, восьмидесятилетний Виктор Афанасьевич, ржевские газеты ругал. Одни, мол, объявления и «рекламы чертовы». В его годы, конечно же, писали лучше, правдивее, разнообразней. «Интересы рабочих сегодня не защищаются нигде, — говорит Виктор Афанасьевич, — даже на правительственном уровне. В Госдуме был один депутат из рабочих — и тот клоун. О пенсиях, зарплатах учителей, врачей, военных хотя бы говорят. Зарплаты рабочих — не государственное дело. Создавайте, мол, независимые профсоюзы и защищайте свои права. Да сейчас понятия такого нет: рабочий! Есть наемный работник. Возможен независимый профсоюз наемных работников?! Абсурд! Существует, конечно, трудовой кодекс, но он — такая же химера и абстракция, как кодекс строителя коммунизма».

Наша Первомайская — чемпионка по сгоревшим во дворах сараям. А в одном из кварталов — кладбище железных гаражей. Самый ухоженный объект — кооперативная пятиэтажка, не так давно заселенная. Жильцы озеленяются с внутренней и внешней сторон дома. Единственный оазис благоустройства на всей улице, созданный, видимо, руками самих жильцов. Вот это солидарность!

Праздничных шествий Первомайская отродясь не видывала на всем своем протяжении. Единственная торговая точка — магазин «Автозапчасти», и то в самом конце улицы, при впадении ее в Никиты Головни, Старицкое шоссе.

Есть брошенные заколоченные дома, есть реликтовая развалюха с крышей, где из-под шифера торчит дранка; умиляет оригинальная постройка с «двухуровневой» мансардой-мезонином.

В остальном же — не праздничная улица, не веселая, не весенняя, скучная, как заурядный понедельник. Тот, кто ее так озаглавил, видать, чувствовал — накроется Первомай.