О птичках кстати
- Автор Александр Назаров
В начале мая в редакцию позвонила ржевитянка Валентина Ивановна и рассказала такую историю.
«Всю зиму ко мне под окно прилетала парочка снегирей. На подоконник я им насыпала семя льна и стояла рядом, смотрела, как они ловко клевали и шелушили крохотные семечки. Первой с тополя на окно прилетала серенькая самочка, а потом уже и друг ее — богатырь-красавец: грудь рябиновая, чудо как хорош! Меня они не боялись, узнавали и со временем так привыкли, что стоило открыть форточку — они тут как тут.
Потом к чете присоединилась еще одна самочка. Вряд ли ее пригласили пернатые собратья. Скорее всего подсмотрела, куда же повадились эти двое и почему возвращаются такие довольные.
Конкурентку-снегириху сородичи всячески обижали. Толкали, отпихивали, к корму не подпускали. Даже кот Барсик возмутился и решил заступиться. Правда, переусердствовал. Когда снегири затеяли очередную возню, кот, следивший за происходящим из-за тюля, совершил такой нерасчетливый прыжок, что чуть не вышиб раму со стеклом.
Я думала, что птицы больше не прилетят, но утром подошла к окну и увидела такую картину. Кроме моих старых знакомых, на подоконнике сидит еще одна пара: вторая снегириха пригласила заступника. И тоже — красавец, пуще первого: грудь свекольная. Клевали вчетвером, мирно, не бузили.
Прилетали ко мне вплоть до мая. Я уж испугалась, что привыкнут и перестанут корм себе добывать сами. Но недели три назад явился только один самец, второпях поклевал и удалился. Видать, медовый месяц настал у них. Буду ждать следующей зимы».
* * *
Когда-то в Ржеве на старом рынке по выходным можно было увидеть десятки клеток со щеглами, зябликами, снегирями. С одним старым заядлым птицеловом удалось встретиться и повспоминать.
— Сразу скажу, — говорит Евгений Иванович, — всех пойманных птиц весной мы выпускали. Лично я выезжал на Бойню, раскрывал клетки, и пичуги выпархивали на волю.
— А как вы их ловили?
— В декабре шли пацаны в городской лес, вытаптывали площадку, крошили репейник, льняное семя, ставили колышки, накидывали сетку. К колышку привязывали веревочку и сидели в кустах, ждали.
Сетку употребляли волейбольную — на настоящую где денег взять? Каждую ячейку нитками обшивали, чтоб мельче была.
— И какие птицы попадались?
— Самый осторожный — это, пожалуй, чижик. Поймать его считалось большой удачей. И певец он, кстати, великолепный. Снегирь — увалень. Его можно шапкой словить — корму только побольше насыпь.
Любимый мой певец — щегол. Трели ангельские. Я держал канарейку (кенаря), и он, наслушавшись песен щеглиных, свою забыл начисто. Так под щегла и «косил». Сидишь на кухне и не поймешь, кто поет, пока не сходишь в комнату.
Мы сидим у Иваныча в загородном домике, и он предлагает такую игру.
— Хочешь, угадаю, кто в эту калитку войдет — мужчина или женщина?
И угадал. Всех восьмерых. Оказывается, «подсказывала» Иванычу сорока, сидевшая в огороде на заборе. Уж не знаю, каким образом они «сговорились», но Иваныч убеждал, что белобока по-разному трещит при появлении мужчины или женщины.
А еще у Евгения Ивановича жил попугай-карел.
«В клетку он только спать забирался. Говорить не умел (два года прожил в семье глухонемых), но звукам подражал, как магнитофон. Стоило только рюмку поднять, карел откликался: «Дзинь». Чистый хрусталь… Бабка моя рассказывала, что перед войной, империалистической, в лесу филины ухали — прямо с ума сходили».
Про поэта Б. Пастернака рассказывали трагикомический эпизод. В. Иванов всех уверял, что любому настоящему поэту «присущ пророческий дар». Пастернак и Балтрушайтис решили мэтра разыграть и устроили у него ночью под балконом «кошачий концерт».
Утром Иванов вышел на крыльцо, потянулся и изрек: «Всю ночь филин ухал и сова кричала — быть войне!»
Война началась на следующий день.