Ржевскому художнику Руслану Бурцеву — 50 лет

— Руслан, я слышал, что на первую выставку только что открывшегося ржевского выставочного зала ты сдал свои картины и пошел в армию? В этом году выставочному залу исполнилось 30 лет, тебе — 50. 
— Да, мне было 20 лет, когда он открылся. На тот момент я окончил Калининское художественное училище имени А. Венецианова и работал в районном доме культуры, в художественной мастерской. Ею руководил Виктор Федорович Кондратьев , а его брат Артур Федорович — мой первый педагог. Это была первая выставка, в которой я участвовал. Не помню, сразу ли подал работы или позже, потому что одной ногой был уже в кирзовом сапоге. Артур Федорович посоветовал участвовать. Места там, вроде бы, уже и не было, но он снял какие-то свои работы и поместил пару моих этюдов. Открытие и сама выставка проходили уже без меня.
— Еще знаю, что ты родился на Урале, но прожил там немного, потом переехал сюда. У тебя с Ржевом какая связь?
— Дед по отцу воевал за Ржев. Три войны прошел, начиная с финской. Командовал взводом служебных собак. Собаки — из уголка Дурова, их обучили подползать под вражеские танки, животные их подрывали.
— Смертники?
— Нет, у деда только одна погибла, их дрессировали таким образом, что собака оставляла под танком взрывчатку и возвращалась… В Ржеве мой отец проходил армейскую службу, они с мамой здесь познакомились и поженились. А бабушка, мамина мама, родом из Оленинского района. Она рассказывала, что ее дед двухэтажную школу содержал, имел большое хозяйство. Батраки к нему охотно нанимались, видать, хорошо платил. В войну деревня исчезла, все погибло… Бабушку немцы погнали пешком в Германию. Дошла до Белоруссии, из сил выбилась, немцы ее там оставили, думали, умрет. Выжила, батрачила. После освобождения вернулась в родные края — а деревни нет. Поехала в Ржев, обосновалась.
— Итак, ты приехал в Ржев из Челябинска?
— Ну, скорее меня привезли, потому что возраст был детсадовский. Мама повела в садик, тот, что в гарнизоне. Помню восторг от первого посещения: стрекозы летают, бабочки. В Челябинске, откуда мы приехали, ничего этого нет — там сплошной асфальт. А тут столько живности кругом! В доме, где мы жили, подпол открываешь, в нем лягушка плавает, кот мышей из-под стола таскал каждую минуту.
— А где вы жили?
— В бараке. Кажется, это были бывшие казармы. 20 квартир, вход — посередине, направо-налево — коридоры, кухня общая. Вообще-то кухни как таковой не было — в коридоре стояли сундуки, ящики, столы. На них — керосинки, керогазы, которые периодически вспыхивали, как подбитые танки.
— Коммуникации рядом, как пишут в газетных объявлениях?
— До водопроводной колонки метров сто, до туалета и помойки столько же. Зато живности много. Кабаны на помойку заглядывали регулярно, зайцы навещали огород. Из болота нас с другом за уши было не вытащить. Лягушку однажды принес, сказал маме, что она у нас будет жить. Мама почему-то не обрадовалась и не разрешила, хотя комната наша часто превращалась в лазарет для раненых и подбитых птиц. Мой первый аквариум — трехлитровую, а потом пятилитровую банку — мы завели, когда я в садик ходил.
— Сейчас у тебя несколько аквариумов, самый большой…
— Двухсотлитровый, сейчас найду…
Руслан показывает фотографию аквариума в телефоне. Пестрая палитра: полосатая пчелка, желтый астронотус и джексон, цвета васильков Шагала.
— И сколько лет вы прожили в бараке-казарме?
— Лет 7-8, пока маме не дали жилье, она в ремпоезде работала. Я уже в школу ходил, в восьмую.
— Рисовать начал с каких пор?
— Себя помню с двух лет, с тех пор и рисую. По сей день. Дома все   чертили: отец — когда работал в мостопроектной организации, мама преподавала черчение в школе, чертили студенты, с которыми отец занимался, помню, как я однажды к ним примкнул. 
— А краски когда появились?
— Это уже в доме пионеров, куда меня мама отвела. До этого на аккордеоне учился играть в солдатском клубе, но врачи посоветовали другой инструмент — осанка стала портиться. Чтоб я по улицам бесцельно не слонялся, мама пробовала меня пристроить в радиокружок, но туда я по годам не подходил. И кто-то ей посоветовал: «Слушай, он же у тебя вроде рисует, а при доме пионеров есть изостудия». Так в моей жизни появился А. Кондратьев. Рисунки, портреты из фонда изостудии меня поразили. Спросил Артура Федоровича: «И я так смогу?» Он окончательно и определил мой жизненный выбор.
— Сколько тебе было лет?
— В пятом классе учился. Потом открылась школа искусств в ДК РМЗ, у нее никакого номера еще не было. Я в первый набор попал, его Артур Федорович считал толковым, способным, по окончании школы искусств некоторые продолжили учиться в престижных учебных заведениях.
— У тебя есть любимый жанр? Что больше всего удается?
— До сих пор ищу себя во всех жанрах. Нравятся батальные полотна, бытовые, натюрморт, портрет, пейзаж очень люблю.
— А техника?
— Все пробую: графику, масло, пастель, акварель — да как все художники.
— Преподавательский опыт у тебя был?
— В 1993-м с Костей Култашовым открыли школу «Гончар». Там преподаватели серьезные работали, керамист, золотошвея. Там я  с детьми и занимался. Потом из состава учредителей вышел.

***
Первую картину Руслана Бурцева я увидел в буклете среди многих фоторепродукций ржевских художников. Буклет выпустили то ли к какой-то круглой дате выставочного зала, то ли — как итоговый годовой. Запомнился один натюрморт. Обычные цветы, полевые. Но они как будто в этой вазе росли всю жизнь, вянуть не собирались. Дерзкий такой букетик, не причесанный, взвихренный чуть, как от сквозняка. Руслан не вспомнил ни буклет, ни натюрморт. Спрашивает: «Точно, мой натюрморт? Может, Буров, а не Бурцев?» Нет, Анатолия Сергеевича я уже знал к тому времени.
— Руслан, а когда ты впервые «Быль» посетил?
— Я стоял на рынке со своими картинами… Сегодня я запросто говорю, что мне бы хотелось зарабатывать картинами, жить на плоды своего труда. А тогда какую-то неловкость ощущал. Ученики мои ходят… Подходит Люба Соломонова и спрашивает, работаю ли я в графике. Мне все было интересно. Когда мы открывали школу «Гончар», в это же время от московского издательства поступило интересное предложение по иллюстрации, они увидели мою работу. Я пытался разорваться. Суток не хватало. Все же остановился на ржевской школе… Так вот, Люба меня спросила, мог бы я сделать иллюстрации к рассказам для одного журнала. И называет фамилию Морякова. А мы с Сергеем были уже знакомы. После армии я активно принимал участие в выставках. Сергей там работал, у него уголок с картотекой имелся. Потом они с Мишей Ивановым великолепную идею сумели воплотить, открыли при ДК РМЗ этнографический центр.  Любе я сказал, что Сергея знаю, помогу с удовольствием. Рассказы С. Морякова с моими иллюстрациями вышли в журнале «Русская провинция». Я ездил продавать свои картины в Москву и зашел по просьбе Сергея в московский филиал редакции «Русская провинция», чтобы взять экземпляры с его рассказами. В кабинете сидел Николай Дмитриевич Глущенко. Я сказал, что знаю в Ржеве Севу Глущенко, художника. Он говорит, это мой сын… А журнал потом закрылся.
— Где твои картины выставлялись и покупались?
— В ржевском выставочном зале  — регулярно, участвовал в региональных выставках, по нашей западной зоне, в Твери, Москве. Что-то продавалось, как принято сейчас говорить, во многих странах мира (смеется).  
— В каком возрасте можно научиться рисовать?
— В любом. Тут вопрос уровня и качества. Необходимы желание и наличие времени. Желание — основа. Может получиться художник, а может просто рисовальщик. Если любой человек любой профессии, будь то журналист, токарь, писатель, с душой подходит к работе, он и есть художник. Но и хороший рисовальщик достоин уважения.
— Спасибо.
— Я еще (смеется) многое мог рассказать! •