Степаныч - 2

  Звонок в редакцию: «Степаныча помнишь?»
 — Конечно!
— Так вот я еще живой.
 Через пару часов девяностолетний Анатолий Степанович Поганкин сидел напротив меня, раскладывал старые снимки Ржева, которые коллекционирует уже лет сорок. И как будто не прошло года с тех пор, как он сидел здесь же и делал то же. Старые ржевские снимки — нынче не диковина, в интернете их выкладывают регулярно: познавательные, увлекательные, уникальные. Но когда свои фотографии комментирует Степаныч, воспоминания заводят его так далеко, что всплывает нечто ранее неслыханное. Например:
— У меня бабка табак выращивала, она его стаканами продавала. А извозчики — тогда все было на конной тяге — ей привозили в мешке канатные узлы. Мы жили на Зубцовской улице. Я рос хулиганистым пацаном, сестру, бывало, обижал. Бабка сестре мороженое купит, а мне скажет: «А ты иди пару узлов распусти — на мороженое и заработаешь». А распускали так. В доску штырь вбит. Надеваешь на него узел, берешь шило загнутое, на ручке, и скребешь… Потом эти нитки женщины использовали для пряжи.
— Это до войны?
— Ну да.
— И почем было мороженое? Скольких сортов?
— Один сорт. Мороженое с вафлями. Двадцать копеек стоило. На пивзаводе делали… На краю слева беленький домик видишь? В нем Эрнст Клейн жил, хозяин пивзавода. Половина дома кирпичная, другая — деревянная, внизу — хозяйственные помещения. Солодовня тут же. Рядом соседка проживала, вот ее строение. Во время НЭПа тут  булки пекли, баранки делали. Соседка 92 года прожила.
— Степаныч, ты фотографии Ржева когда стал собирать?
— Когда на заводе работал. Мне врач сказал, не пей, не кури, поменьше стрессов. И я занялся коллекцией. Со мной парень работал молодой. Я ему показал несколько старых снимков. Он предложил: «Давай, я тебя со своим соседом познакомлю, он тоже фанат». Позвонили в квартиру. Открывает мать этого коллекционера…. Мать честна — Углиха! У всех, кто в Облупе жил (и не только в Облупе), были клички. Она меня увидела — тоже ахнула: «Кружок! Как же ты в войну-то уцелел?»
  Отец работал на фабрике колодок. Когда фабрику эвакуировали, ее разбомбили где-то под Москвой, и там много погибло народу. Фабрику эвакуировали в Марийскую ССР, в Йошкар-Олу. Отец — офицер запаса. Он на фабрике слесарем-ремонтником работал, его призвали за два месяца перед войной. Война началась, он командовал ремонтной частью. Отступали, часть остановилась в Погорелом Городище. Нас в Ржеве всю ночь бомбили. Убегали кто куда. Мать таскала сестренку на руках, она с 37 года. Я бегал за матерью. Отцу удалось прислать за нами машину. Немцы уже подходят (мне, кстати, Валерка Попов снимок показывал, как они входили). Отец через соседей передал, чтоб мы бежали к перекрестку возле тюрьмы… И я узнал шофера, кричу ему: «Дядя Коля!» Лет сорок ему было, он меня увидел — за шкирку и в кузов. Мать посадил в кабину. Мать говорит, вещи бы забрать. Да какие вещи… Мы отступали с этой частью до самого Горького, где Волга с Окой сливается. Проходили волоколамский коридор. Взрывы бухали, вспышки адские… Отец посадил нас на поезд, приехали в Алатырь, Чувашская ССР, туда ржевскую базу-40 эвакуировали. Там народу! Прикрепили нас к снабжению. Магазин над горой стоял, реку забыл, как называется, это уже к зиме… Мать нашла квартиру, она многих знала ржевитян.
А еще Валера Попов мне снимок дал, где я спускаюсь с лестницы к четвертой начальной школе, она на берегу Волги находилась. Фотографировал Миша Ефимов, это 39 год. Он с 24 года. Погиб под Ржевом, в тех местах, где сейчас построили памятник. Там много погибло. Деревня, вроде, Горшково называлась. Я в тех местах шоферил. Песок мы оттуда брали, его потом признали негодным — глины в нем много. И карьер перестал функционировать.
Случай смешной вспомнил, довоенный. Одна дивчина попросила ребят: «Надоел мне ухажер, как бы его отвадить?» Они и научили. Ухажер явился, она ему чай наливает чашку за чашкой. Пил-пил, потом говорит: «Я сейчас приду». Вышел во двор. Ребята его сцапали и к плечам привязали коромысло. Пока отвязывал… С тех пор и вправду не приходил.
 «Так вот, про Углиху, — продолжает Степаныч, перебирая снимки. — У мужика ее была кличка Кизя. С ними еще Васька жил. И когда мода пошла на татуировки, Ваське тоже захотелось. У него спрашивают: «Чего тебе наколоть, гору угля или кучу кизяка?» Кизяк — это навоз. А по паспорту Углиха — Виолина…  А это Троицкое имение. Оно на горе располагалось. Только здесь за деревьями его не видно».

***
 Я помню автобусную остановку «двойки», кондукторы ее объявляли: «Троицкий парк». Он и на табличке автобусной был указан. На территории «Электромеха», вернее, за забором, помню древнюю липу, возможно, ровесницу Троицкого имения. Может, и жива еще, если до нее не добрались резвые дровосеки…
«Самое лучшее качество фотографий у Прокудина-Горского, — подытоживает Степаныч. — Он с колокольни снимал. Немножко не прихватил Облупу. Чтоб ему чуть левее-то взять…»•