Вышний Волочек, жара, июль

Кипящие каналы

Плюс 38 в тени.  Вода в каналах  выкипает, разъяренное ярило жарит с утра, лениво висит целый день в зените,  вечером сваливается за город, никакой прохлады не суля. Жара стоит дьявольская,  воландовская, никто б не удивился, вылези из какой-нибудь маршрутки черный кот. Местные СМИ  предупреждают, что в некоторых неглубоких озерах нельзя купаться — дохнет и тухнет рыба, почему-то особенно ерш.

Фонтан у вокзала пересох. В прошлом году в эту пору он шумел и журчал, что в твоем Бахчисарае; выходишь, бывало, из душного вагона — с привокзальной площади обдает свежестью «Ванских струй», а снизу потоки воды разноцветно освещаются.

Нынче — великая сушь и темень. Памятник Петру I и Сердюкову, местному умельцу,  гидроинженеру, маячит в сумерках, и кажется, что мастер начнет обмахивать царя свитком, как веером.

В центре города, у торговых рядов и местного театра, фонтан работает, но он не шибко изящный: вверх бьет одна струя, с бревно толщиной. Екатерина II сидит к нему боком, а художник Венецианов, уроженец этих мест, повернулся к фонтану спиной. В такую жару спрашивать людей о горячей воде язык не поворачивается. Но, кажется, ситуация с горячим водоснабжением от нормы далека.

Дороги? Не блещут. Кроме трассы Москва — С.-Петербург, которая пролегает вдоль города, создавая немало проблем местным водителям и пешеходам. Она в идеальном состоянии, само собой. Окраины же в ямках и выбоинах, что тоже привычно и неудивительно.

На центральном перекрестке — круглосуточные пробки. Днем светофором управляет регулировщик из будки, смотрит на трассу и нажимает кнопку нужного цвета: три-четыре минуты идет транспорт по трассе, секунд двадцать-тридцать — поток местных машин, где «в разных, прочих «Опелях» томимся мы, нас тьмы и тьмы, и тьмы, и тьмы, и тьмы». Даже дамы-водители плюются в сердцах — «у бабы не было печали, купила баба «Мерседес». На ночь светофор отключают.

Интересно, митинги тут бывают?  Оказывается, был один, КПРФ устраивала,  давно, холода еще стояли. Народ собрался, к нему вышли вожди, пригласили на беседу под крышу. Организаторы жаловались, что никто из руководства, ни один бизнесмен  ни копейки не дают на духовой оркестр к первомайским торжествам, да и вообще: работы нет, кругом мздоимцы и жулье… В актовый зал бунтовщики не пошли, мол, нам с вами не по пути. 

Удивило, что мэра и Городскую думу в Волочке выбирают всего на два года. Губернатор вроде не против.  Злые языки говорят, что это ноу-хау протащили предыдущие местные народные избранники накануне своего предполагаемого поражения. Таким образом, уходя, громко хлопнули дверью. Дескать, не доставайся ж ты (власть) никому. Если все так и останется, Волочек через несколько лет может стать рекордсменом области по количеству мэров на душу населения.

У местных спасателей спросил, какие трудности, кроме обычной работы? Говорят, из детского садика звонили недавно. Земля буквально ушла из-под ног на том месте, где пару минут назад играли дети. Образовалась бездонная яма. Обнаружили какой-то забытый, заброшенный, плохо засыпанный отстойник. Выкачали девять машин жидкости. Никто, к счастью, не пострадал.

Звонили жители по поводу каких-то странных летных учений над городом. Перепуганный рыбак живописал: «Утром сижу под мостом, удочку закинул, гляжу на небо — блеснуло что-то в лучах рассветных. «Сушка» — в пике, и падает на мой поплавок. Прощайте, родные, прощайте, друзья. Самолет не долетел до воды несколько миллиметров, взмыл вверх, поднял девятивальную волну и аж бороду мне обжег…».

Самый прикольный звонок был от одной бизнесменши, но это еще осенью. Просила помочь снять павлина с елки. На юг, видать, собрался.

Вышневолоцкая жевитянка

Тамаре Игнатьевне было два года, когда в 1939-м  в Ржеве погиб ее отец, летчик-испытатель.

«Мама рассказывала, он так долго добивался, чтоб ему разрешили  испытать какой-то по тем временам сверхскоростной самолет — врачи запрещали. Но Игнат Поликарпович Самарин добился. Трое они полетели. И за городом самолет разбился. Мама в тот день гуляла со мной по городку, видит, группа начальства направляется к нам домой, чтобы сообщить…Она ходила на место падения.  Потом слегла. Ее отправили в Крым, три месяца лечилась. Папе было 28 лет.

После войны мама встретилась с его однополчанином, и тот сказал, что самолет попал в полосу учебного огня. Его похоронили на военном кладбище, но в послевоенном Ржеве отыскать могилу мама, конечно, не смогла. Где похоронен отец, я не знаю.

Мама — коренная ржевитянка, из большой семьи Горюновых. Грамотная,  постоянно читала, она и умерла с книгой в руках. Помню самую ее любимую, такую тяжелую, что я не могла поднять — старинное издание произведений Гоголя в одном томе. Она всегда лежала на столе, мама подойдет, полистает, похихикает, закроет книгу.

Семья многочисленная, без конца нужно готовить, мыть, стирать. После родов на второй день шла за водой на Волгу, а берега сумасшедшей крутизны.

Что я помню? Мы проходим с мамой по мосту, тому, который со львами. Впереди — трое мужчин. Посередине идет совершенно лысый тип в сапогах, синие галифе на нем, а по бокам штатские. Вдруг этот лысый запрыгивает на перила моста. Шли по правой стороне, а он перебежал проезжую часть, вскочил на перила и бросился в Волгу. Мы  подбежали, смотрим, а он плывет, из карманов что-то вынимает и выбрасывает, за ним тянется  белый шлейф из выброшенных  бумаг. Со стороны пристани подплыла лодка, его взяли.

Мама рассказывала, столько было шпионов в Ржеве, когда война даже еще не началась. И ловили их рьяно, всех подряд, надо и не надо. Молодежь проявляла особую бдительность.

Попался один иностранец в клетчатых штанах — у нас же не принято было носить такие чудеса. Когда его отпустили, он ругался: хоть штаны выбрасывай, замучили пионеры. И все-таки он оказался шпионом. За мамой моей, кстати,  ухаживал… Это она позже по секрету сказала».

Жили на Советской площади, в войну эвакуировались, вернулись в Ржев после того, как его освободили, от дома ничего не осталось. Окончила Пушкинскую школу, потом столичный вуз, получила распределение в Вышний Волочек. Работала главным инженером на хлебокомбинате, потом возглавила его.

В Ржеве не была тридцать лет. И решила навестить родной город вместе с дочерью Ольгой в канун 65-летия Победы. Затея рискованная, потому что ни родных, ни знакомых в Ржеве не осталось, устроиться в гостиницу не получилось — и не мудрено: гости съехались со всей страны. Остался запасной вариант — вышневолоцкие знакомые дали адресок. Адресок это был мой…

Тамара Игнатьевна расхваливала Ржев: «Город так похорошел за тридцать лет, что я не была, Волочек выглядит побледнее».

Я в нем три дня не был и, пожалуй, соглашусь.