Бизнес или искусство — какая разница

Эти ребята появились на телеэкранах несколько лет назад, выпрыгнули, как черт из табакерки. Украинскую народную песню «Пидманула» десять мужских  голосов разного калибра — от баса до контртенора — остроумно и озорно разбавили «Хаванагилой» с уморительной вставкой: «Шолом алейхем нэ».  Получилось так ярко, свежо и смешно, что тут же захотелось в их исполнении послушать еще и еще.

В «Ежике» купил диск, заездил его до дыр. А через год звонит дочь из Питера: «Приезжай, мне обещали билет на Турецкого».

Питерская осень позднего бабьелетнего возраста. Окраина. Тихо, безветренно. И не скажешь, что «северная Венеция». Рябины аккуратно сложили листву: вокруг каждого дерева в аллее — конусный холмик, точь-в-точь как сброшенная одежда. Хожу, шуршу, жду, когда за мной мои приедут и повезут в БКЗ «Октябрьский». Звонят, говорят, через час. Домой неохота, пойду, поброжу.

Из глубины аллеи выходит дама, одета как-то странно, под аквалангиста: «Мужчина, разрешите прикурить». А я только что окурок на трамвайные пути кинул — ни одной урны вокруг, как в Ржеве. По карманам шарю, а знаю, что зажигалка сдохла. Смотрю, на путях бычок еще тлеет. Она подходит,  говорит: «Наконец-то, хоть один мужчина. Полчаса жду». Сигарета у нее во рту. Я решил, что зажигалку мне все же не зажечь и метнулся на пути за окурком, чтоб от него прикурить.  Она хохотнула: «Да куда же вы рванули?» Бычок подобрал, объяснил, она прикурила, поблагодарила и пошла к аллее, где у рябины метла  стоит со скребком. Так это дворничиха! Выходит, она и сгребала аккуратные кучки вокруг стволов. Вот и ищи гармонию в природе.

Побрел к рынку. У бордюра бабули продают подберезовики, на лотках — свежая рыба, еще живые миноги ползают в квадратной эмалированной посудине, как гигантские пиявки. Загляделся на огромных речных окуней, продавщица спрашивает: «Нравится?»

— Где ж таких вылавливают?

— Всюду. Комарово, Зеленогорск, Репино,  Онежское озеро.

— Сестрорецк, шалаш Ленина? А в Неве чего-нибудь водится?

— «Аврора».

Большой концертный зал начался не с вешалки — в дверях охранники досматривают людей с подозрительными пакетами, но таких мало, поэтому задержек нет. Зато в гардеробную выстроены четыре огромные очереди равной длины.

Голос гардеробщицы: «Желающие взять напрокат бинокли могут подойти без очереди». От каждого ручья отделились три крайних человека. В четвертом потоке  крайний я. Тоже пошел за этими тремя — вдруг здесь так заведено? Хотя странно: а  если у меня, допустим, первый ряд, зачем мне бинокль? Пока иду, сомнения возрастают: а ну как пользование биноклем обойдется дороже, чем билет. Ерунда, скажу, простите, я вспомнил, что прихватил свой полевой.

На ходу снимаю куртку, протягиваю гардеробщице, и, о, удача! Она разводит руками: «Вот ваш номерок, а бинокли, извините, закончились». «Какая досада, — вздыхаю, — но ничего, буду слушать на ощупь».

Ищу нужный вход в зал, бормочу: «Давненько я не был в БКЗ».

— У вас партер? — любезно спрашивает невесть откуда появившаяся тетенька.

— У меня — ложа. (Хотелось сказать: «Ну что вы, партер — это лажа»).

Видно, что удивлена, в глазах написано: «Как она тебе досталась?»

— Вам туда, — махнула рукой.

Билет раздобыла дочь, она готовила в вуз сына какого-то адвоката. Оболтус поступил, билет — как награда.

В прошлом году великий и ужасный Александр Гордон пригласил Михаила Турецкого на своего  «Гордон-Кихота». И зря тот согласился. Из этого мочилова никто не выходил полноценным победителем. Задорнов сдулся, юмор подрастратил, поклонников подрастерял. Барщевский так нелепо защищал артистов: я, говорит, только послушав этих ребят, пошел на классику в Большой. Небось, намучился, бедняга. Где-то слышал, что Гордон чуть ли не на равных разговаривал с Иосифом Бродским. Кажется, сам Гордон и говорил. Людмила Нарусова на «Эхе Москвы» тоже хвасталась, что она и Собчак (муж) встречались в Нью Йорке с Бродским за четыре месяца до его смерти.

«Он даже рассказывал эпизод, когда уже после вручения ему  Нобелевской премии из Стокгольма приехал в Хельсинки, пришел на вокзал, на перрон, и увидел поезд Хельсинки — Ленинград. Поезд идет пять с лишним часов. «Сибелиус», по-моему, называется. Туда «Репин», обратно «Сибелиус». Он рассказывал это настолько живописно, я сейчас даже помню слезы на глазах навернувшиеся. Он говорит: я подошел к перрону, услышал запахи поезда. Увидел надпись Хельсинки — Ленинград и даже стоял около кассы, чтобы купить билет, думая, что меня, лауреата Нобелевской премии,  вряд ли сразу заберут на перроне или на пограничном контроле. А потом понял, когда представил себе, что за окном начнет мелькать Комарово, Зеленогорск, Репино, даже вне связи с тем, что там таможня будет перед этим. И когда представил себе, что я буду подъезжать к Финляндскому вокзалу, у меня так заболело сердце, что понял: просто не смогу. Я не приеду туда живым. Это дословно. И  момент, когда он пришел на Хельсинский вокзал к питерскому поезду — это было пронзительно».

Похоже на правду. Хотя, как проверить? Она ведь может сказать, что Иосиф Александрович и ее Ксюшу крестил, и стих ей посвятил. Например, вот этот: «Дева тешит до известного предела». Михаилу Турецкому запросто можно было присочинить, что он Бродского приглашал исполнить его любимую Марлен. Загнул же он про триста концертов в год без фонограмм.

Но вернемся к Гордону. Где он видел умных артистов? Сказал же про них классик: «Младшие братья по разуму». Им не нужно разрешать говорить и давать интервью. Хористы этого и не делают, они просто потрясающе поют. Турецкий один отдувается. Но он и поет хуже всех.

А концерт великолепен, зрелище незабываемое. Стоило сюда придти из-за одного занавеса — тающий, млеющий фиолет с тлеющими звездами. Репертуар авантюрный: от «Отче наш» до «Мурки», от оперных арий до «Широка страна моя родная».  И не винегрет, а блюдо, которое до них еще не готовили. Да — шоу, да — бизнес. Начинали с московской хоральной синагоги, а сегодня бешеная популярность в Майами, Атланте, Балтиморе, концерты в Кремле и «Карнеги-холле». Компромиссно подстроено под любой вкус? Да, но не безвкусица, и ведь подстроено же!

А Гордон все передачи делает про себя. Не поколебал нисколько. Теперь бы на «Сопрано 10» побывать, наверное, не менее эффектно.