Юбилей Довлатова

В конце восьмидесятых, когда его произведения уже можно было встретить в периодике, спросил приятеля: «Ты Довлатова знаешь?» Он ответил: «Серегу?» — как будто корешил с ним всю жизнь, хотя выяснилось, что ни строчки не читал.

В период, как водится, посмертной довлатовской славы, во время поездки к Святогорскому монастырю на могилу Пушкина, познакомился с одним колоритным экскурсоводом. За кружкой пива с водкой в забегаловке «Лукоморье» спросил, знал ли он Довлатова, который за год до отъезда в Америку работал здесь же экскурсоводом. Тот оживился: «Серегу?» И собирался мне показать развалюху, которую Довлатов снимал в деревне у местного алкаша. Ту самую, где в щели комнаты могла пролезть собака средних размеров.

Никак не получалось купить его книги. В Твери в книжной лавке на автовокзале знакомая киоскерша, запомнив меня, предложила только что вышедший пятитомник, но пришлось отказаться — страшно дорого. В Питере, на каком-то книжном развале, под бюстом Крупской, за круглой стеной из подержанных книг, спросил старушечью голову: «Довлатов есть?»

— Вам что?

— Все.

— Есть в суперобложке.

— Годится.

Бабуля нырнула в книжный колодец, и я думал, она больше не всплывет. Появилась, говорит: «Вы знаете, обложка одного тома — не супер, но можно скидочку устроить. Покрутил, повертел — на каждый из трех томов бывший хозяин, не снимая суперобложки, ставил если не сковородку, все равно что-то горячее. Понюхал — пахнет аппетитно. Купил.

.Как бы отнесся Довлатов к вечно запаздывающей славе, к миллионным тиражам у себя на родине? Он обладал тонким юмором и удивительной фантазией, но то, что через двадцать лет после смерти разгорятся споры о том, кому из молодых присваивать премию его имени, такой выдумки у него не хватило бы. Не мог он также вообразить, что в Ржеве, городе, о существовании которого и не подозревал, пройдет вечер, посвященный его семидесятилетию.

Колдовство прозы Довлатова все равно никто не разгадает, когда читаешь, не приходит в голову, что путь в литературу был для него сущей мукой. Формулу успеха не раскроет обнаруженная специалистами любопытная манера письма — ни одно слово в предложении не начинается с одинаковых букв.

Когда в библиотеке девушки зачитывали воспоминания его таллиннской жены, вспомнились другие откровения. Вот он пишет подруге: «Я проживаю в Таллинне у одной миловидной гражданки с высш. техн. образованием. (У нее есть самог. аппарат.)»

Впервые встретились два имени — Довлатов и Толстая — в каком-то толстом журнале еще во времена, когда оба писателя жили в Америке. Публиковалась стенография американского «круглого стола», посвященного современной русской литературе. Довлатов ворчал о том, что в России с писателями совсем плохо, Толстая называла несколько имен. Позже о ней Довлатов подтрунивал, мол, в эмиграции ее считают вдовой Льва Николаевича. Надо думать, Татьяна Никитична, отвечая, в карман за словом не лезла. Сейчас она говорит о том, что Сергей Донатович все-таки был удивительно обаятелен. Надо думать! В Ленинграде оставил жену с дочкой, прилетел в Таллинн к одинокой едва знакомой девушке, приземлился. Из квартиры бедняга собиралась выгнать незваного гостя, что хуже татарина (сам себя называл евреем армянского разлива), при помощи милиции. Но решила смириться — так спокойней. Да и приятней. Таллиннская дочь папу никогда не видела.

То, что он не входил в число признанных, хотя дружил с Бродским, Рейном, Найманом, переживал как трагедию. Но позже, когда его рассказы появились в престижнейшем нью-йорском журнале, где до него из русских прозаиков был напечатан только Набоков, похоже, не слишком обрадовался. Довлатов посылал подарки в редакции журналов, которые печатали его произведения на родине. Так появился веллеровский «Ножик Сережи Довлатова».

Самое щемящее из воспоминаний о нем вот это, Эры Коробовой. «Сергей поднимался к самолету спиной, с руками, поднятыми высоко над головой, помахивая огромной бутылью водки, уровень которой за время ожидания отлета катастрофически понизился; двигался медленно, задерживаясь на каждой ступени. Вторым был пограничник, который настойчиво и неловко подталкивал Сергея, и тот, пятясь, как-то по частям исчезал в проеме дверцы».

Он бы обязательно вернулся вместе со всем написанным, но чуть-чуть не успел…