Школьная гастроль

Актер театра исторического портрета Анатолий Низовцев в девятой школе показывал спектакль о Сергее Есенине. Ленинградского театра давно нет, остался один хранитель традиций Анатолий Алексеевич, он разъезжает по российской глубинке, просвещает. Когда-то в его репертуаре насчитывалось до 48 портретов, осталось восемь. В «девятой» шел моноспектакль «Не жалею, не зову, не плачу».

В тему как-то мелькнула фраза Кисы Воробьянинова: «Хорошо еще, что мы прошли бесплатно, а ведь кто-то заплатил за это деньги!». Да и заплати — не пожалел бы, не заплакал. Но я побывал зайцем, проскочил на правах выпускника школы, к тому же меня представили как журналиста, а Анатолий Алексеевич сказал, что три года назад, впервые приехал в Ржев на гастроли, сотрудничая в межотраслевой газете.

Да и как можно пожалеть, судите сами: знаменитый певец Георг Отс — дядя Анатолия Алексеевича; тетя — выпускница института благородных девиц, дружила с Шаляпиным и великим князем Михаилом; еще одна тетя — жена самого Игоря Ильинского.

Говоря обо всем этом, провинциальные газетчики роняют мимоходом: «Штрихи к биографии». Вам бы так заштриховать свою!

Автору можно просто рассказывать о себе и своей родне, а не скромно перевоплощаться и вести рассказ от первого лица. Ведь кто его знает, что может придти в голову таким несдержанным персонажам, как Есенин. Вот Сергей Александрович впервые увидел танцующую Дункан, и вслух, при детях, размышляет: «Во втором отделении на сцене появилась сама Айседора, она была почти вдвое старше меня и уже оплывала жирком, но (внимание! — А.Н), в танце неслась, как богиня».

Ожиревшая богиня – конгениально. Но Есенину не до жиру. Влюбленный повеса вбегает в гримерку и пишет помадой на зеркале что-то очень трогательное. Не помню дословно, но как-то так: «Здесь был Серый».

О цене американской звезды. Есенин нам сообщает: «Отдал четыре мои книги за два билета на Айседору Дункан, а книги были дорогие, с моим автографом». Скуповатый, однако, влюбленный. А каков хвастун.

Рассказывал А. Низовский (уже выйдя из образа) о своей дружбе с сестрой поэта Александрой; о встрече с той самой Шаганэ, кому посвящены «Персидские мотивы», о знакомстве с сыном поэта, известным спортивным статистиком Константином Есениным. Но козырное знакомство — с приемной дочерью Айседоры Дункан Ирмой. Тут Анатолий Алексеевич восхищенно произносит, что Ирма танцевала в Гранд-опера до восьмидесяти лет (в одном интервью говорит, до девяноста).

На спектакле о Высоцком автор подчеркивает, что знаком с Мариной Влади, встречался с матерью Высоцкого Ниной Максимовной, сыном Никитой, артистами московского Театра на Таганке.

В Сыктывкаре Низовский выступал в лицее № 35. Я прослышал, что Романа Абрамовича хотят увековечить в столице Коми, и хотел спросить Анатолия Алексеевича, не встречался ли он с Романом Аркадьевичем. Но почему-то спросил: «А у нас вы тоже в 35-м лицее выступали, и где вам больше всего запомнилось?». Анатолий Алексеевич оживился: «В восьмой школе бесподобно принимали, в седьмой тоже, да везде».

Вообще я его представлял несколько иным. Увенчанный таким количеством знакомств, дружб, приятельств, он грезился мне господином величественным, сановным, значительным. Предстал же запыхавшийся пожилой человек: «Только что бегу из восьмой школы, до этого был в первой, здесь даю последние два выступления, а всего за эти дни у меня их было двенадцать». Нет, ни за что не скажешь, что человек знаком с дочерью Айседоры Дункан, пусть и приемной.

Реквизит скромен, театральные средства скупы. Ни тебе хора греческих трагедий, ни света с туманом. Лишь кассетный магнитофон (ну пусть двухкассетный). Магнитофонного певца лектор представил длинно и высокопарно: «Романсы в исполнении профессора московской государственной консерватории, заведующего кафедрой русской и советской песни, народного артиста Советского Союза…». Зачем? Ведь можно короче: Иосиф Кобзон — и достаточно.

Еще фрагмент моноспектакля: «Дверь открылась, и какой-то удивительно отеческий голос сказал: «Молодой человек, будьте так любезны, пожалуйста, вернитесь». Это Блок уговаривает Есенина войти к нему в дом. Молодой поэт только что топтался возле двери, не решившись потревожить мэтра. Собрался уже уходить. И надо же — фарт! Обрадованный, вломился, «не заметил, как занял его кресло и съел все печенье». Прожевав, начал читать стихи, петь песни, «и вдруг в глубине глаз Блока я заметил слезу».

Про слезы уже было на концерте Дункан: «В первом отделении танцевали дети, они танцевали так, что слезы сами катились из глаз». Хорошо, Блока не было — обрыдался б.

Не знаю, как выглядели другие герои в других спектаклях, но тут был не Есенин, а скорее Хлестаков. Поставленный голос актера, выверенные жесты, мимика, модуляции, артикуляции — не отнимешь, эффектно. Но если внимательно вслушаться, позолота облетает с повествуемого. И с повествователя соответственно — они же одно лицо.