Ах, лето, эх, Вышний Волочек

Вспоминается почти полувековой давности разбор домашних школьных сочинений на тему «Как я провел лето».  На столе учительницы две пачки тетрадей.

— Как вы думаете, в этой стопке что? — спрашивает остроумная и насмешливая Екатерина Михайловна.

— Двойки.

— Не угадали. Каждая глава этого многотомного тиража начинается одинаково: «Лето я провел хорошо».

Все пацаны так начинали. Правдиво и мучительно. Выведешь строчку и полдня чешешь в затылке. И над чем тут можно смеяться? Напишешь правду, а она никому не нужна. Фантазию подавай. Девчонки врали напропалую — их и не ругали. А Чехов, между прочим, восхищался почти такой же строчкой школьного сочинения: «Море было большое». Всерьез хвалил, без насмешки, лучше, мол, не скажешь. Правда, это со слов Бунина. А влюбленному в Антон Палыча Ивану Алексеевичу все что угодно могло показаться.

Давно прошло то лето. А с ним и еще сорок.

Минувшим летом я посетил Питер, Вышний Волочек, глухую деревню (и слепую, с заколоченными ставнями). «Там, где бродяху люди, бродяху волки», — пять веков назад ужасался летописец, описывая здешнее разоренное жилье и жнивье после литовского нашествия.

И нынче похожее запустение. Что волки — всегда пугливые зайцы бродяху по безлюдной деревне средь бела дня пешком вразвалочку. Скамейку в коридоре обгрызли — как будто больше нечего.

Сто лет назад неподалеку едва не погиб на охоте Лев Толстой. Раненый медведь подмял классика, лицо грыз, покуда не подоспела помощь. Читаю об этом в книге Павла Басинского «Лев Толстой. Уход из рая», лежа у протопленной лежанки в деревенской избе бывшего Вышневолоцкого уезда.

Наутро мы направляемся к четырем литовским курганам, расположенным недалеко от деревень Федоров двор, Кузнечиха, Жальцы, продираемся сквозь заросли иван-чая и чертополоха. Видели две лежки какого-то зверя. А может, одну лежку двух зверей. Я предположил, что это отдыхали медведи, жена успокаивала — лоси. Ее доводы: во-первых, над нами сгустились тучи лосиных блох. Во-вторых, через сто лет после Льва Николаевича здесь же охотился премьер Черномырдин. Виктор Степанович тоже ходил на медведя, и, должно быть, не с ружьишком, а с межконтинентальной баллистической ракетой. Так что вряд ли тут сохранились косолапые.

На вершине самого большого кургана, склоны которого заросли соснами, зияла огромная яма. Я предположил, берлога. Оказалось, раскопки черных следопытов. В прошлый раз самодеятельные археологи оставили следы у подножия кургана.

В архивах я натыкался на опись, составленную после раскопок, проводимых в прошлом веке. Не было найдено ничего. Ни драгоценного, ни просто ценного. Опрос тогдашних старожилов ничего не дал — могильники это или фортификационные сооружения, никто не знал, из уст в уста поколениями старожилов ничего такого не передавалось.

Мне приходилось слышать от местных деревенских жителей легенду о происхождении названий Жальцы и Федоров двор. Якобы некий Федор распахнул ворота перед неприятелем, и все жители деревни остались невредимы. А в Жальцах истребили всех до единого за то, что оказали сопротивление литовцам. Моя теща, Евгения Васильевна, говорила, что во времена ее молодости, когда происходили стычки среди деревенских парней, недругов Федорова двора дразнили так: «У, Литва, не дам воды из поганого ведра».   

Сам Волочек сдал за последние годы, по­старел на глазах, осунулся.  Стал таким потерянным и неприкаянным, что скособоченная заброшенная нежилая деревня, и то выглядит уютней. Какая там Северная Венеция, какие каналы? Северная провинция со сточными канавами. Не верится, что не так уж давно возле белоснежной накрахмаленной церкви, вдоль гранитной набережной, катались взрослые и дети на водных велосипедах. Сейчас тут болото. Аттракционы в центральном парке пусты. Стоит одинокая лошадка-пони, девушка-хозяйка от скуки расплетает и снова заплетает ей хвост косичкой.

У каменной Екатерины сперли бронзовый символ власти. Упущение архитектора. Неужели нельзя было догадаться изваять державную палку из того же камня? Фонтаны в парке и у вокзала раскурочили, свинтили бронзовые наконечники. Струи брызжут как попало, от былого изящества осталась только ночная подсветка. Прежний Бахчисарай сейчас похож на поливальные машины после плохого ремонта.

Что касается благоустройства, то ржевские даже самые заокольные улицы по сравнению с центральными вышневолоцкими — Бродвей. Мы не берем магистраль Москва — Петербург, что проходит через весь Волочек и разделяет его, как наша Волга. Понятно, трасса асфальтируется регулярно — другой бюджет, статья, смета, «или что у них есть еще там». Но возьмем улицу, что идет от железнодорожного вокзала. Тротуары на ней, как глубокие не просыхающие корыта. У супермаркетов раскиданы трапы из щепок. У бордюров очередь — пешеходные пробки. С транспортными пробками — полный коллапс. Бывает, путь на автомобиле от Москвы до Волочка преодолевают быстрее, чем от центра до окраины.

Местная пресса преподносила открытие надземного пешеходного перехода через трассу так торжественно, будто это туннель через Ламанш. Специально посетил виадук, хоть мне и не надо было в ту сторону. Да и мало кому надо. Горожане говорят, что не на месте его отгрохали, хотя он крытый, просторный, с детскими колясками там проезжать одно удовольствие.

Насчет местной прессы — громко сказано. Считай, единственная газета. И скучная, сухая, как жмых. А по российскому провинциально-профессиональному рейтингу стоит высоко. Ни одного оппозиционного словца, даже намека. «От зевоты скулы разворачивает аж». Тираж чуть меньше, чем у наших «Новостей».

В феврале начато строительство окружной дороги. Масштабы впечатляют. Ожили заброшенные карьеры, пробудились медвежьи углы. В развалившейся центральной усадьбе с ласкающим слух названием Бухолово раскинулся строительный городок. Не палаточный, как в свое время на БАМе и прочих комсомольско-зэковских новостройках, а собранный из современных блочных конструкций, легких, теплых, мобильных. Для деревенских женщин появились вакансии поварих, при карьере можно устроиться на необычную должность — учетчик рейсов грузовых многотонных самосвалов. Говорят, чтоб песок налево не уходил. Мы застряли в пробке в деревенской глуши. Автобус пропускал колонну самосвалов возле безлюдной, дотла сгоревшей деревни Иваньково. 

Автовокзала в Волочке нет уже давно, хотя автобусное междугородное (междеревенское) сообщение поинтенсивнее, чем в ржевском районе. Билетную кассу перенесли на железнодорожный вокзал. На вокзальной площади соорудили железную остановку. Там всегда полно народа. Бардак тот еще.

В Ржеве и в этом вопросе порядок образцовый. Пример: на нашем автовокзале водитель помогает молодой маме укладывать вещи в багажное отделение. Он не спрашивает и не считает, сколько скарба туда запихнул. В вышневолоцком автобусе у вас линейкой измерят размер сумки и заставят возместить урон государству. 

Посадка на автобус Вышний Волочек напоминает съемку фильма о великом переселении. К остановке прибывает автобус, на нем нет никакой таблички. У вышедшего из кабины водителя на челе брезгливая мина. Он смертельно устал от этой беспросветной публики, у него нет сил ответить на глупый вопрос, куда отправится автобус. Вот кто-то кричит: «На Бельский!» Толпа хлынула в салон, расселась, распихала котомки. Подъезжает другой автобус с табличкой «Бельский», толпа переливается в него. Из кабины вываливается водитель-близнец, на вопросы не отвечает, молча снимает табличку, идет в диспетчерскую. Вскоре выясняется, что на Бельский поедет третий автобус, только что прибывший. Раскаленных пенсионерок остужает контролерша: «Что вы кипятитесь, на железнодорожном вокзале все электрички отменены, и никто не кричит, что над ними издеваются. А вы, девушка, чем недовольны?» Девушка оплатила багаж, а в автобусе нет багажного отделения. Она впихнула в переполненный салон детский велосипед, поставила на него сумку, ребенка пристроили на руках бабули. Контролерша взглянула на багажный билет и садистски осклабилась: «У вас оплачено только одно багажное место, доплатите за остальные».

Огромное количество контролеров на всех видах транспорта внушает надежду на развитие отрасли. В железнодорожных электричках контролеры производят налет по нескольку раз в сопровождении эскорта полицейских. Задрипанный автобус (который, кстати, до места назначения так и не добрался, сдох на дороге, пассажиры несколько часов ждали замены) останавливали для проверок на трассе и шерстили в безрезультатных поисках «зайцев». Наблюдаешь за облавами и проникаешься гордостью за оба транспортных министерства и страну в целом.

Возможно, в этот раз таким, как никогда за тридцать с лишним лет неприветливым, город показался потому, что еще из вагона пришлось прыгать в яму с дождем. Вагон не дотянул метров десять до самого короткого перрона на всей Октябрьской.

«Сапсаны» мимо мчатся, еще какая-то высокоскоростная пакость пролетает; один, не шибко престижный, сапсанишко даже останавливается здесь на несколько секунд. Сколько лесов загубили в округе под эти трассы! А перрон удлинить, чтобы старики и пассажиры с детьми не прыгали из вагонов в кромешной тьме, до этого у реформирующихся министерств руки не доходят.

Из Волочка в Ржев нам подали купейный вагон. Мы не возражали, хотя долго не решались ложиться спать — билеты-то у нас были в  общий вагон. Мы пришли к выводу, что произошла путаница, не поменяли нумерацию вагонов с головы на хвост. Как бы там ни было, а есть польза от бардака. Да и вообще лето я провел хорошо.