Будут ли бить барабаны?

Отношение к теме репрессий, эмиграции, диссидентства менялось в сознании всего одного поколения на диаметрально противоположное. Давно ли мы читали во всех «правдах» осуждающие постановления по отношению к А. Солженицыну, А. Сахарову? Многие библиотекари помнят, как изымались произведения А. Кузнецова, автора «Бабьего яра»,  В. Аксенова, того же А. Солженицына, А. Галича.  Сегодня их изучают в школах.

Страх в сознание «врагов народа» и их детей был «ввинчен штопором». О своих страшных судьбах они рассказывали только близким. О том, что А. Ерохин школьником написал письмо Сталину и получил срок, я узнал спустя несколько лет после знакомства с Александром Владимировичем, хотя встречались часто.

И вот на очередную дату памяти жертв политических репрессий в актовый зал центра соцзащиты приглашают школьников, они слушают биографии очевидцев, будут писать очерки. Такие встречи бесценны. Заместитель главы администрации Е. Ямщикова рассказывает о поездке в Медное. Что литература на тему репрессий многочисленна и доступна, напомнила Е. Молочек, заведующая библиотекой семейного чтения.

Елена Зосимовна начала свое содержательное, познавательное, эмоциональное выступление так: «30 октября — день памяти жертв политических репрессий. Официально он стал отмечаться с 1991 года. Почему выбрано 30 октября? В 1972 году в этот день в мордовском лагере умер Юрий Галансков, получивший срок за протест против лишения свободы А. Синявского и Ю. Даниэля, писателей, осужденных за опубликование своих рассказов за рубежом. Все осуждены по 58-й статье (антисоветская агитация и пропаганда).

Но вот что любопытно. Среди людей, прошедших ад лагерей, нет одинаковых оценок произошедшего. Несгибаемый В. Шаламов в тех же семидесятых писал, что “проблематика «Колымских рассказов» давно снята жизнью”. Многие друзья среди бывших лагерников от него отвернулись.

О. Волков, автор «Погружения во тьму», 28 лет проведший в сталинских лагерях, перед смертью сказал: «Я по-прежнему не принимаю и ненавижу коммунизм, но я с ужасом думаю, что теперь будет с Россией. Она слишком уязвимая и хрупкая страна, ей нужна была эта броня в виде СССР. А теперь я умираю с ужасом за будущее России. (Вадим Кожинов. «Комсомольская правда», 21.12.1999).

О диссиденте В. Буковском, том самом, которого обменяли на Луиса Корвалана, пишут: «По сей день он распространяет слухи, что как до, так и после своего ареста А. Синявский сотрудничал с КГБ… Таким образом, читателям был предложен никогда не существовавший документ, то есть подлог, намекавший на связи А. Синявского с КГБ СССР».

Так что ничего странного, что мы были на стороне М. Шолохова в его оценке ареста Синявского и Даниэля. А сегодня вы никого не найдете из тех, кто улюлюкал вслед А. Сахарову, которого согнали с трибуны съезда. 

Перед школьниками выступили дети репрессированных. Рассказы живых свидетелей тех страшных событий впечатлят не меньше, чем великие книги великих авторов.

Невыносимо тяжело слушать, как истощенную от голода семью вывозят из блокадного Ленинграда на грузовике по Ладожскому озеру в марте под бомбежками. Нет, их не эвакуируют, не спасают. Тех, кто доживет, отправят в Якутию на лесоповал. Они немцы по национальности.

А вот рассказ дочери врага народа о конфискации: «Маме было 37 лет. Трое детей и еще одним ребенком она беременна.  Серьги и даже юбку сняли, спички забрали и соль… Приехали в какой-то поселок. Школа, первый звонок. Вошли в класс, учитель спрашивает: «Дети врагов народа, встаньте». И мы вставали. Нам показывали на дверь и велели больше не заходить. Приехали в Ржев к дяде, нам М. Поцепня, директор второй школы, посоветовал: «Напишите, что отец умер от воспаления легких»…

Жертвы коллективизации; семьи, репрессированные за то, что член семьи пропал без вести; пострадавшие по национальному признаку, — люди стали свободно рассказывать о том, что произошло. Значит, они  уверены, что такое не может повториться.

А те сомневались: «Им бы, гипсовым, человечины — они вновь обретут величие. И будут бить барабаны…».