Собранию вдогонку

  «Работа-то собачья, и нет сочувствия ни в ком… Несу огонь, как Прометей, а все клюют мне печень». Подписал, скрепя сердце, скрипя зубами. А что делать? Столько лет никто не платит за общедомовые нужды. Какая экономика это выдержит, какие АЭС, ТЭС, ГЭС?

Выстроилась горстка ржевитян с плакатами возле ЖД, помахали флагом и плакатом, сделанным из куска картона от коробки изпод ксерокса, про выборы мэра всплакнули и нырнули в зал. А там им напоминают, что в уставе любого ООО или ОАО в первых строках говорится, что цель их создания — извлечение прибыли, и ни одна из компаний не будет работать в убыток. В самый корень. Мало того что творцы и создатели бесчисленных «О» на людей смотрят, как на недополученный рубль, так они еще цинично обвиняют население в воровстве.

Князь Горчаков: «И что же происходит в России?»

Карамзин: «Как обычно… Воруют-с…».

Диалогу почти три века, но тысячу лет назад и тысячу лет спустя будет то же. Воровать люди начали, как только достигли соответствующей ступени эволюции. Сопоставим ли сегодняшний размах коррупции (так благозвучно называется воровство в высших эшелонах власти) с той, о которой ведет речь Карамзин, трудно сказать. Население тогда не воровало электричество, газ, воду, тепло, а казна, все одно, была пуста.

У В. Шукшина в «Энергичных людях» главный герой предупреждает жену, которая грозит заявить на него в органы.

«Я тебе прочитаю курс экономики! — воскликнул Аристарх. — Чтоб ты не бегала и не смешила прокурора. И прокурор твой, и все, кто всерьез занимается экономикой, прекрасно знают, что — воруют. Больше того, какой-то процент, кажется, пятнадцать процентов, государственного бюджета отводится специально — под во-ров-ство… Все знают, что я — украду. То есть те деньги, которые я, грубо говоря, украл, — это и есть мои премиальные. — Поняла? Это — мое, это мне дают по негласному экономическому закону».

У любого заводского забора тропы были натоптаны несунами. Сейчас все заросло, нечего воровать — ничего не производят. Тем, кто не познал экономического потенциала, легче. Гигантам обидно. Да и вообще: восемьсот лет наживали — куда оно подевалось?

Сегодняшний норматив по отоплению в квартирах — 19 градусов. На сколько градусов нормы понизили и во сколько раз тарифы повысили, население уже и не помнит. На каком-то телебазаре один российский полугражданин, имеющий еще и болгарское гражданство, сообщил, что смена общественного строя у нас и в Болгарии произошла примерно в одно время. С тех пор плата за квартиру в Болгарии выросла в четыре раза, а в русской квартире

— в 25. Так кто ворует-то?

Во все времена с уважением относился к руководителям, начиная с третьего секретаря ВЛКСМ. Ничего не могу с собой поделать. Диалог с замом мэра по ЖКХ десятилетней давности.

 — Вас беспокоят из редакции любимой всеми администрациями газеты.

 — Из «Были», что ли?

 — Из нее.

— О, господи! Что у вас?

 — Не у нас — у жителей такого-то дома по такой-то улице течет.

 — Что течет?

 — Оно.

 — Давно? — С весны, а сейчас лето кончается, говорят, вы в курсе.

 — Врут они.

 — Мы были на месте, у нас есть кинофотодоказательства. А понюхать можете сами приехать или прислать верных людей.

 — Да я не про то. Они врут, что я в курсе…

Давно ли Леонид Эдуардович стоял у стены никому не известным посетителем ЖД, когда в зале решалось что-то судьбоносное. Он быстро научился владеть залом. Вот и во время последней встречи держался стойко, хотя в чем его только не обвиняли. Не прозвучало лишь: «Что вы делали в день смерти Березовского?»

А. Абраменков к встречам с населением приспособился не сразу. Поначалу, чуть что, хватался за мобильник и убегал за кулисы. Большую часть времени там и проводил. А сейчас то ли звонить стали меньше, то ли он его выбросил.

На последней встрече Александр Иванович, кажется, все же не совсем был прав. Откровенно предложил переложить контроль за воровство электроэнергии на жильцов. Вы, мол, там живете, вы порядок и наводите. Не надо было об этом вслух. Дежурный по 02, как бы ему ни хотелось, не скажет же: «Зачем мне этот геморрой с бандитом, что в вашу квартиру ломится? Ваша это квартира или моя?» Врач не будет же возмущаться: «Ваша это язва, или моя, в конце концов?» Возможно, он так подумает, но виду не подаст.

В книге краеведа Н. Вишнякова есть выдержки из дневника молодого главврача, которого в 1943-м в Ржев прислали из Москвы.

24 марта 1943. «Там, где лежат больные, нет крыши, частично разобран второй этаж. Кто будет строить?»

Через год. «Заново созданы: больница на сто коек с четырьмя отделениями, амбулатория, женская и детская консультации… при больнице имеется крупное подсобное хозяйство: 20 коров, 2 лошади, 36 гектаров земли».

Мой покойный сосед-фронтовик, орденоносец дядя Миша, когда жена его шибко ругала, что опять приполз чуть жив, пафосно восклицал: «За что кровь проливали?» Сегодняшнему главврачу намного хуже, потому что нет кадров, а те, что есть, ничего не решают. Нет просвета. Он заводит речь про аптеки, и тут же оговаривается, что они ему не подчиняются. Роддом упомянет — а он ему не принадлежит. И «Скорая помощь» самостийная. Как у Твардовского, «сама едет, сама давит, сама помощь подает».

Деталь — на следующую встречу нам обещали позвать министра или зама здравоохранения Тверской области. Врачей нет, а министерство есть и в Твери, и в области. Раньше одно было на весь Союз, теперь в каждом уезде сделаем.

И в любой отрасли так. Заглянет обыватель в местный энергетический справочник — и в глазах рябит: улица Смольная, ржевский МОС, ГОС, РОС. Поразится обыватель изобилию контор, цокнет языком, и, как черт из табакерки — ржевский ЦОК.