Ветерана забыли

Не раз он об этом твердил в ходе беседы. Солдат из той породы  воевавших, о которых сказано устами поэта-фронтовика: «Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели».

Расстроились дети. Это они обратились в редакцию. Невестка Елена сокрушалась: «Ну, как же так! Ведь их осталась горстка. Неужели конверта не нашлось, чтоб поздравить? Я так плакала…».

Сын Геннадий: «Конечно, папа не брошен, у него есть жилье, пенсия хорошая, есть мы… Губернатор, опять же, поздравил. А местные власти забыли. Он виду-то не подает, но поначалу заметно было, что расстроился. Это мелочи, конечно, можно б и не обращать внимания. Но он ждал, что и местные власти поздравят, а они забыли».

— А в прошлом году поздравляли?

— В прошлом году он жил в другом городе, в Саратовской области, меньше чем через месяц ему исполнится 88 лет. Мы его привезли сюда.

— Может, его на учет не поставили?

— От губернатора сюда, на улицу Бехтерева, пришло поздравление, он же в военкомате здесь стоит на учете. В Балашове Саратовской области, постоянно его поздравляли —  и президент, и губернатор, и мэр. А здесь — только губернатор. От ржевских властей —  ничего.

9 мая ржевитяне, взрослые и дети, подходили к подполковнику Пьянченко, который прохаживался по Советской площади в сопровождении родных. Елена говорит, что цветы, подаренные незнакомыми людьми, едва уместились в три вазы. Мальчонка вручил аппликацию, сделанную собственными руками. Рассказывая об этом, Елена растроганно всхлипывала.

Алексей Николаевич, повторимся, никаких обид не выказал и не высказал. В нем проснулся солдат, ефрейтор, связист. Он снова очутился на передовой, и мы прошли от Карпат до Берлина, от Берлина до Праги и городка Брно, где встретили Победу.

Мы попали под жуткий авианалет американцев, принявших русских за немцев, нас едва не расстрелял свой русский пьяный офицер, когда мы побежали восстанавливать поврежденную связь. Мы целый день хоронили батальон, расстрелянный из семи вражеских пулеметов. Даты, имена, звания, события семидесятилетней давности подполковник Пьянченко помнит так отчетливо, будто все произошло вчера.

«Призвали меня 8 января 1943 года в городе Сердобск Пензенской области. Через полгода попал на фронт. Вот фотография, 44-й год, здесь я солдат, пока только с одной медалью — «За отвагу». Стояли на формировании, дружок предложил пойти сфотографироваться. Мордвин, такой хороший парнишечка…

День Победы встретили в Брно, в Чехословакии. Вот как это было. Наше отделение идет по тротуару. Стоят мужчина и женщина обращаются к нам: «Ребята, вы знаете, что кончилась война?» Они чехи, мы интересуемся: «Откуда вы знаете русский язык?» Он из чешского корпуса, был пленным. В Пензе чехи восстали, у них ото­брали оружие и через Владивосток отправили на родину. Мужчина предлагает: «Ребята, у меня в подвале вино, пойдемте, отметим».

Командир отделения украинец Семишкур предлагает: «Пьянченко, зайдем». По одному или по два стакана выпили, хлеб с салом нашелся. Поблагодарили, вернулись в батальон. Там стрельба, салютуют. Командир взвода, молодой лейтенант, разрешил прогуляться. Идем по середине улицы Брно, погода солнечная, часа два дня, теплынь. Летят три самолета, разбрасывают листовки. Хорошо, что я оглянулся, подумал, а дальше-то что? С километр самолет пролетел, разворачивается, пикирует и бросает на нас бомбы. Потом мы узнали, что это американцы. Кричу: «Быстро, в этот дом!» Только забежали — девять бомб как рванули. Упали на то место, где мы только что шли. Вот так война кончилась… До августа мы стояли. Так хотелось в Союз. Долго не слышали гражданской речи. Потом — пешком от Праги до Львовской области.

Еще расскажу маленький эпизод. С первого января по пятнадцатое стояли в Копытовке в школе. Это Польша. В 12 ночи появляются немецкие самоходки. Мы засели в школе, здание высокое, из красного кирпича, окна большие, рамы толстые. Последний снаряд выстрелила самоходка и попала в сарайчик. Осколок, размером со средний палец, мне попал в живот. В сарайчике восемь человек убило. Немец сверху, прямой наводкой лупил. Осколок на излете был, две рамы пробил, в живот вонзился. Но удар был сильный, как оглоблей. Сержант стоял рядом, хотел осколок взять, я говорю: «Наденьте рукавицы, а то он раскаленный»… Раненого ведут, сестра его перевязывает. Ему в затылок осколок попал, он сидит, говорит: «А я думал, мне конец — ни детей, ни жену не увижу». Я говорю: «Сейчас тебя сестра перевяжет, отвезем в медсанбат». Медсанбат рядом, метров двести. Сестра рукой махнула, мол, не потребуется. И правда. Он шепчет: «Плохо мне». Я попросил ребят шинель постелить. Постелили — он и скончался. Так что я дважды родился…

В 44-м даем батальону связь. В окопах сидят солдаты. Думали, что мы идем менять их. Шапки бросают вверх и ловят. Спрашиваем, где командир такой-то. Говорят: «Вон за поворотом, они только что пошли наступать на высотку, а мы думали, вы нас менять идете». Мы дошли до поворота, идет командир, в руку ранен, адъютант с ним, говорит: «Связь не нужна». Весь батальон полег. В Карпатах это было. Из семи пулеметов всех расстреляли. А ночью разведчики пошли и уничтожили этих пулеметчиков, подкрались, забросали гранатами… Сорок человек выделили со всех рот, хоронили этих шестьсот человек. Две могилы, как вот эта комната. Клали шинели, на шинели — солдат, сверху закрывали. И так рядами хоронили. Целый день».

Помолчал фронтовик, задумался, вернулся в наши дни: «Пенсия хорошая, грех жаловаться… Наверное, здесь где-то затерялось поздравление. А и не прислали — я нисколько не обижаюсь. У них такой объем работы! И в Ржеве, и в Твери. Им ведь достается. В том числе и за мной присматривать…»

Родные показывают удостоверения, награды, принесли пудовый пиджак. Среди многочисленных наград, одна редкая — чешский орден.

Тем более обидно, что организаторы многочисленных памятных мероприятий высокое внимание оказали в тот день ветеранам. Их возили на автобусах, сопровождали, опекали, поминутно спрашивали о самочувствии. Повторим, о ветеранах заботились…

А подполковника Пьянченко местная власть не поздравила. Одна власть понадеялась на другую. Запутались, заплутали, заблудились в двух ветвях, забыли, что никто не забыт.