Средневековый Ржев

Будущим летом мы будем отмечать 790-ю годовщину нашего любимого города. В принципе, можно уже начинать: днем рождения Ржева принято считать дату 1 марта 1216 года.

Полистаем грамоты, жития, слова «похвальные» и «хульные», повести и летописи (пусть тенденциозные, спорные, путаные) и остановимся на самых интересных страницах ржевской многовековой истории.

Имей наши пращуры паспорта в XIV-XV веках, им пришлось бы менять прописку по нескольку раз в десятилетие и ставить штампы Смоленской, Владимирской, Литовской регистрации. Рука Москвы простиралась до обелиска, а Опоки считались ближним Тверским зарубежьем.

Ровно 666 лет назад, тоже в марте, скончался литовский князь Сигизмунд. Вообще-то, он не сам преставился, ему помогли коллеги по престолу. Дело по тем временам привычное: междоусобицы были повсеместно распространены. Татарские ханы изгоняли друг друга из Орды, прятались у русских князей; на московских правителей объявлялся «всея российский» розыск каким-нибудь тверским или новгородским спецназом.

Так вот, Сигизмунда сменил Казимир. И через семь лет этот пылкий двадцатилетний польско-литовский юноша покусился на нашу Ржеву.

А дело было так. Из Углича в Москву вернулся верховный князь Василий II Темный. Его так прозвали не потому, что он был недалекий или глупый — вовсе нет.

Василия Васильевича ослепили. Но он сам виноват. В пылу борьбы за московское княжество за десять лет до того приказал ослепить своего двоюродного брата Василия Косого. А Дмитрий Шемяка (они, кстати, с Косым Ржевой тоже владели) сказал Василию (тогда еще не Темному): «Для чего ослепил ты брата нашего?» И, что называется, око за око…

В этой темной истории якобы замешан и Тверской князь Борис Александрович. Но Василий II всех великодушно простил и правил — дай Бог каждому зрячему. Борису же он «дал Ржеву». В ответ, чуть позже, Борис выдал замуж свою дочь Марию за тринадцатилетнего сына Василия — Ивана (того самого Ивана III, любимого царя великого историка Н. Карамзина).

Получив в подарок Ржев, «той же зимы государь наш князь великий Борис Александрович восхоте поискати изгыбшей драгмы». Так поэтически образно сказано в «Инока Фомы Слове похвальном». То есть князь решил поискать погибшие драхмы — утраченные сокровища, собрать земли своих предков, «и совокупити во едино стадо, и да будет един пастырь».

Но ржевитяне дали понять присланным воеводам, что они не бараны. Воеводы пожаловались князю: не пущают, мол. Борис шлет в Ржев боярина и велит объявить непокорным: «Прадедина есть наша…, досягли были наши братиа, великие князи московские… Но вы на кого держите град сий?»

Ржевитяне — ни в какую. Монах Фома в «Слове похвальном» шибко ругается на наших земляков: «Они же, смердове, аки аспиди глухи, затыкающее ушеса свои…»

Борис приказал штурмовать Ржеву. Современный немецкий историк Эккехард Клюг, по крупицам собирающий сведения по истории нашего края, воспроизводит картину сражения: «Часть тверичей, скрываясь по двое или по трое за щитами, продвигалась к городу. Обороняющиеся горожане стреляли по ним из пушек, луков и камнеметательных устройств. Первая атака тверичей была отбита. На следующий день наступающие применили штурмовые башни, открыли по городу орудийный огонь и нарушили водоснабжение».

Жаль, что за давностью лет нельзя возбудить иск руководству Твери за порчу водозабора. Ведь проблемы с водой до сих пор не устранены.

«Когда горожане сами подожгли посады, Борис велел тушить пожары и останавливать горожан. Городская часть Ржевы располагалась на левом высоком берегу Волги. Вокруг укрепленной части города на обоих берегах реки располагались посады».

Ржевитяне уступили город. Борис в этот день Ржеву не посетил, он отправился в тверское пограничное укрепление Опоки, в двух километрах от города.

Тут и появился Казимир, «принес дары велиции от злата, и от камок драгых, и от сосудов златых, и от оружиа, и от коней борзых и иноходых».

Борис «сам ни о чем же о том не брегоша», то есть все забрал — и глазом не моргнул, но Ржеву Казимиру не отдал. Самому, мол, пригодится. Вся эта процедура выпрашивания и отказа сопровождалась символическими жестами и выражениями, что «ржевичи… велми устрашишася, и ркущи в собе: «Но храбр сий князь…»

Казимир в том приснопамятном 1467-м молча проглотил обиду, сделал хорошую мину при плохой игре, назвал Бориса братом и отчалил к Василию II поговорить за жизнь.

Через пару лет тверской наместник был изгнан из Ржевы «в результате заговора, организованного литовцами вместе с ржевскими людьми».

Василий сделал вид, что забыл про то, как Борису Тверскому Ржеву дарил, а Казимир при последующих встречах и договорах с Москвой притворялся, что тоже не помнит, когда он сей град у Бориса отнимал.

Тверское княжество теряло былое могущество, с московским соперничало со скрипом, с каждым годом утрачивало самостоятельность — и до Ржевы ли тут было.

Да что там тверское княжество — Византия в эти же годы пала! Последний ее император Костя Палеолог сражался с Магометом, как простой солдат. Ему отрубили голову, и она покатилась к ногам новых завоевателей, символизируя падение великой империи.

В «Похвальном слове» монах Фома о падении Византии ничего не пишет и про смерть Шемяки — ни одного похвального слова. И вообще, Клюг настаивает на том, что не было никакого Фомы. Просто неизвестный автор составил произведение, «целью которого было превознесение предпоследнего правителя из тверской линии Рюриковичей».

Как подытоживали сатириконовцы, создавая свою «Всеобщую историю» (Тэффи, Дымов, Аверченко): «Так жили народы древности, переходя от дешевой простоты к дорогостоящей пышности и, развиваясь, впадали в ничтожество».