"Химиков" нет - сплошь алхимия

История общежития на Урицкого, 82 не менее загадочна, чем ее драматический закат. В народе эту пятиэтажку до сих пор называют «общежитие химиков», хотя перевоспитавшаяся публика покинула сию обитель 15 лет назад в силу либерально-демократических преобразований.

Но не все знают, что в этом «режимном объекте» (к данному термину мы еще вернемся), на его средних этажах, проживали вполне миролюбивые и совершенно законопослушные граждане (преимущественно гражданки) — молодые девушки, студентки, одинокие домохозяйки, семейные пары (и не пары), полные и не вполне.

Наверху томилось мужское население, когда-то нарушившее закон, но вставшее на путь исправления и поощренное «мягким наказанием». У «контингента» был свой режим и распорядок, имелись турникеты, стражи, наблюдатели, однако спуститься вниз любой «узник» мог сравнительно беспрепятственно. Впрочем, так же запросто могло подняться наверх и все свободное население этого пристанища в пять этажей.

Каждый год на рассвете в одно из теплых летних утр сверху доносилось: «С днем химика, товарищи! С профессиональным праздником всех нас!» Однако, мы намного убежали назад. Вернемся вперед, к драматическому финалу, к сегодняшнему дню.

Цитата из жалобы-заявления в ржевскую прокуратуру: «Мы, жильцы общежития, просим разобраться с ситуацией, в которой сейчас находимся. Дело в том, что нас хотят выселить из общежития, нарушая все законы РФ, Жилищный кодекс и Конституцию…, не считаясь с жильцами, с тем, что у всех дети, что идет отопительный сезон и учебный год…» Подписи проживающих. Всего 27 человек.

Тревожные звонки в редакцию. Спрашиваем: «А вы в соцзащиту обращались?» «Так это они нас и выгоняют!» — отвечают, горько усмехаясь.

Иду на Урицкого, 82. Из зияющих оконных проемов третьего этажа рабочие выбрасывают мусор. Сквозь грохот и визг дрели пробираюсь по темному пыльному коридору, встречаю парня в комбинезоне.

— А тут люди еще проживают?

— Живут, — отвечает рабочий и указывает на одну из дверей, — вот тут, например.

Здание многопрофильное, разноотраслевое. Одни съезжают, другие укореняются и расширяются. На первом этаже работает отделение соцзащиты. Выше — круче: наркология, вечерняя школа, какие-то офисы и кабинеты. Третий, раскуроченный этаж — по-прежнему общежитский. Пока.

Заглядываю в пустую комнату без окон, без дверей — и узнаю ее…

Лирическое отступление

Почти 30 лет назад здесь проживала Она. По этому же коридору я пробирался вечерами (на вахте встречали дружелюбно) и возвращался назад под утро (на вахте провожали понимающе).

Дожидаюсь ее однажды у входного крыльца. Подкатывает машина, выходит блюститель в форме.

— Вы к кому?

— А вам зачем?

— Это режимный объект, — устрашающе напирает он на слово «режимный».

— И что? — вопрошаю со все уменьшающимся равнодушием.

— Кого вы ждете?

— Не скажу.

Он окликает своих опричников: «Проводите в комендатуру»…

По коридору цокают спасительные каблуки. Она удивленно спрашивает: «Ты куда?» «Как ты вовремя! — говорю. — Сейчас начнется процесс опознания».

— Это ваш парень? — спрашивает у нее страж.

— Ну да, — и меня отпускают.

Мы встретимся с ним еще раз. Нос в нос. Вот в этом же коридоре. Глубоко за полночь мы одновременно выйдем с ним из противоположных комнат. И «здрасьте» друг другу скажем тоже одновременно…

День нынешний

Из другого конца коридора доносится перекличка жильцов.

— Канализация забита?

— Ага.

— Сантехники не приходили?

— Так нас же с баланса сняли.

«Как же они тут живут?» — хочу спросить у рабочего, но передумываю — он-то при чем? Стучу в дверь, в которую прошмыгнул ребенок. Лицо напряженное. Точно так же чуть ли не каждый день стучит «соцзащитная тетенька» и говорит маме: «Значит, так: вещей — чтоб не было, ключи ко мне!»

Жильцы говорят, что комнату могут вскрыть и без хозяина.

Еще цитата из жалобы в прокуратуру: «Зав. соцзащиты Т. Куренкова приходит на наш этаж, дает распоряжения по поводу ремонта… и заявляет, что до Нового года все будут выселены, и выселением она займется лично».

— Что здесь собираются возводить? — спрашиваю у жильцов.

— Она говорит, мол, вас тут десять человек, а у меня две тысячи стариков…

Ага, значит, затея все-таки благая. Только почему же так нахраписто и костоломно и почему — за счет ущемления других?

— А что вам предлагают взамен? — спрашиваю.

— В том-то и дело, что — трущобы, бараки да сараи. Ведь мы, например, платим, как за двухкомнатную благоустроенную квартиру. Сам мэр удивлялся, когда мы ему показывали квитанции, что мы много платим. Мы были у него на приеме, писали заявление — не по поводу квартплаты, а в связи с ситуацией по переселению, — обещал разобраться, но… воз и ныне там. А заявление, кстати, так и не отыскали.

Подобные наскоки с выселением для этих жильцов не новость. «В 2004 году нас так же пробовали выселить, — говорят они, — но отстали, когда убедились, что их действия незаконны».

Как-то будет на этот раз?

Взрослые зубрят назубок кодексы, статьи, законы и Конституцию. Дети читают про конкистадоров и колонизаторов, о резервациях индейцев, коренных народах Африки с их освободительным движением.

— И как на происходящее реагирует Фемида? — интересуюсь напоследок.

— Говорят, что нас не имеют права выселить без решения суда.

У нобелевского лауреата южноафриканца Д. Кудзее есть роман-притча «В ожидании варваров». Там главный герой сокрушенно вздыхает: «Но мы живем в мире законов, в мире, далеком от изначального совершенства. И изменить его мы не можем».

Те, кто проживал здесь тридцать лет назад, не так боялись уголовников, как ныне проживающие жильцы опасаются представителей социальной защиты населения.