Гладков и все-все-все

 Просвещенная публика знакома с композитором Геннадием Гладковым, автором музыки ко многим отечественным мульт- и киношедеврам: «Обыкновенное чудо», «12 стульев», «Джентльмены удачи», «Бременские музыканты». Согласимся с Маяковским: «Этот нам компания, пускай стоит».

Есть еще один Гладков, тоже музыкант, заслуги его пожиже, зовут Григорием. Зачислен в книгу Гиннеса по количеству созданных песен для детей. Самая, пожалуй, известная — на стихи Э. Успенского «Пластилиновая ворона».

В советской литературе давно отгрохотал и отпылил «Цемент» Федора Гладкова, автора широко распропагандированной, экранизированной, насквозь соцреалистической эпопеи. Доцитируем упомянутого Владимира Владимировича: «Мы попросим, чтоб его куда-нибудь на Ща».

Самый заслуженный славы и бежавший (избежавший) ее — А. Гладков — почти забыт. Об Александре Константиновиче «во весь голос» заговорили в конце прошлого года в связи с его столетним юбилеем и «полтинником» со времени создания популярной до сих пор Рязановской кинокомедии «Гусарская баллада» по пьесе «Давным-давно». Утверждалось, что если опубликовать А. Гладкова полностью, или хотя бы в нескольких увесистых томах, то в мемуарной литературе, литературоведении, театроведении он останется всерьез и надолго.

Поражает круг разновозраст­ных, одинаково талантливых, гениальных знакомых и друзей А. Гладкова — Э. Гарин, М. Светлов, Б. Слуцкий, Ю. Олеша, Ю. Трифонов, Р. Медведев, И. Эренбург, В. Шкловский, А. Ахматова, В. Шаламов, К. Паустовский, А. Солженицын, Е. Евтушенко, Б. Окуджава. О самых любимых, Б. Пастернаке и В. Мейерхольде, он успел написать большие работы.

Слава Интернету, сейчас произведения эти всплывают. Появляются разрозненно, фрагментарно, наверное, каким-нибудь пиратским образом, но Александр Константинович был бы не в обиде на хотя бы и таким способом приобретенную популяризацию своего наследия. «Профессиональный читатель», взыскательный, умный, тонкий, сам он привозил из поездок мешками запретные книги. И срок-то формально схватил за хранение запрещенной литературы. Хранил, разумеется, не «Цемент» своего однофамильца.

Читаем в дневнике А. Гладкова, который он вел непрерывно с 20-х по 70-е годы.

«В поезде приступ страха, не совсем беспричинного. Я не паникер, но после лета 37-го и весны 39-го такого со мной не было. Уверенность в слежке, в том, что меня ждут на вокзале в Москве и все прочее. Страшноватая ночь. Браню себя за приобретенье книг, за эту поездку, которая кажется мне роковой. Из Москвы ехал с одним чемоданом, а в Риге пришлось купить еще один, вместительный... Купил 43 тома. В том числе 4 книги Бунина, 2 — Шмелева, 2 — Тэффи, 3 — С. Волконского, 3 — Крымова, Бальмонта и др. Алданова не достал ничего. Еще купил 50 томов “Современных записок”. Весь мой номер завален книгами. Еще купил 14 пластинок Вертинского. Денег не хватило. Остался должен Кузьмицкому, обещав из Москвы перевести».

Э. Рязанов начинался практически с «Гусарской баллады». Кинофильм — с пьесы А. Гладкова «Давным-давно», впервые поставленной в 1941-м в блокадном Ленинграде. Рязанов 17-летним юношей видел пьесу в годы войны, был свидетелем ее успеха. Через 20 лет он собрался ее экранизировать, не зная ничего об авторе. Разыскал, познакомились. Дошли до режиссера слухи, что Гладков в 1940-м сидел в тюрьме за кражу книг из Ленинской библиотеки. И еще поговаривали, что автор пьесы — не Гладков, а сокамерник, якобы передавший рукопись и не вышедший из тюрьмы. А может быть, вышедший — делает еще более страшные предположения Рязанов — и не сумевший доказать авторства. Каковы же основания для таких серьезных подозрений?

А. Гладков, по словам Рязанова, вел себя странно, в сценарии по просьбе режиссера ничего не менял, обещал и скрывался. Приходилось сочинять самому значительные куски, писать стихи, вставлять в сюжет. И проделал это Рязанов так искусно, что автор не заметил подмену.

Жаль не того, что Эльдар Александрович вместе со многими сомневался в авторстве, а что он упомянул о тогдашних подо­зрениях, так и не исчезнувших на момент создания им собственных мемуаров. Или сделал вид, что не исчезнувших. Взял и зафиксировал тогдашние сомнения. Для пикантности, для красного словца. А ведь должны были исчезнуть сомнения, не мог же информированный режиссер не узнать того, до чего докопались обыкновенные журналюги. Но мы к этому еще вернемся…

Итак, экранизация началась с пьесы. Пьеса знакомит нас с поручиком Ржевским и с Шурочкой Азаровой, прототипом кавалерист-девицы Надежды Дуровой, и отправляет нас к ее воспоминаниям, на которых лежит печать похвалы самого Пушкина. Правда, в мемуарах Н. Дуровой нет поручика Ржевского, но мог быть.

А. Гладков утверждает: «Весь Ржевский вышел из стихотворения Дениса Давыдова «Решительный вечер». Приведем его полностью, оно того стоит.

Сегодня вечером увижусь я с тобою,

Сегодня вечером решится жребий мой,

Сегодня получу желаемое мною —

Иль абшид на покой!

А завтра — черт возьми! — как зюзя натянуся,

На тройке ухарской стрелою полечу;

Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся,

И пьяный в Петербург на пьянство прискачу!

Но если счастие назначено судьбою

Тому, кто целый век со счастьем незнаком,

Тогда... о, и тогда напьюсь свинья свиньею

И с радости пропью прогоны с кошельком!

1816

Посвящено невесте, на которой Денис Давыдов женился через три года после того, как посвятил ей этот шедевр.

Продолжение следует.